Мама вздыхает, ставя бутерброды на стол.

— А кто этот симпатичный молодой человек? — спрашивает с полуулыбкой.

— Да я его у подъезда нашла, погреться завела, — подшучиваю я. — Мам, ну кто это может быть? — Разрезая торт, пальцем залезаю в крем и, слизнув, отвечаю: — Друг.

— Друзья так не смотрят.

— Как — так? — уточняю я.

— Да он в тебе словно ангела видит. Вот-вот в ноги упадет. Опасный мужчина. Такие любят одержимой любовью. Совсем рассудок теряют.

— Мама, о чем ты?

А чего, собственно, я от психолога со стажем ожидала? Сейчас мама быстро мне набросает портрет Камиля. Такие черты его характера откроет, о которых он и сам не знает.

— Да так, — роняет она, — наблюдения.

— Ничего нет, — подтверждаю я. — Мы с ним просто друзья.

— Это для него ты так преобразилась?

— Мама! — теряю я терпение.

— Ладно-ладно, молчу. Не буду лезть.

Я припоминаю, как при знакомстве с Олегом она сказала мне, что не бывает таких идеальных мужчин. Ее всегда в нем что-то настораживало, а я была ослеплена любовью. Надо было прислушаться. Мать дурного не посоветует.

— Так что ты там про опасного мужчину говорила?

Мама озаряется победной улыбкой. Добилась своего.

— Да он же зверь. Любого порвет. Хотела бы я посмотреть на Олега, если бы он вас вместе увидел. Тот со своими цветочками и колечками ему и в подметки не годится. Женщине защитник нужен, а не пустозвон.

Вышедший из ванной Камиль заставляет маму улыбнуться еще шире. Никакая женщина не устоит, увидев по пояс оголенное накачанное тело настоящего мужчины. Стоял бы он чуть дальше, она не упустила бы возможности шепнуть мне, как он хорош.

— Мама, познакомься, это Камиль.

— Надежда Васильевна, — кивает она.

— Приятно познакомиться, — отвечает он и обращается ко мне: — Одежду бы высушить.

— Да, я сейчас займусь. Ты проходи в комнату. Там теплее. — Замечаю, что он снял бинты, и вздыхаю. — Мам, дай аптечку. — Не задавая лишних вопросов, она достает из шкафа сумочку, и я веду Камиля в комнату. — Садись. Накройся одеялом.

— Я согрелся.

— Имей совесть, не смущай мою маму: она пятнадцать лет в разводе.

Уголок его рта дергается. Сев, он все же накидывает одеяло на плечи и вытягивает руку. Я обрабатываю швы аккуратно, не спеша. Почему-то хочется продлить этот момент. Чем дольше Камиль находится подальше от своей семейки, тем больше у меня шансов показать ему другую жизнь.

Украдкой замечаю, как он обводит комнату взглядом.

— Простота выглядит уныло, да? — хмыкаю я, забинтовывая руку.

— У нас была такая же квартира. Чеховскому казалось, что с двумя детьми в ней тесно. А когда мне исполнилось три и мама вышла из декрета, он нашел еще одну причину, почему сын должен жить с ним: за нами некому присматривать. В четыре я остался один. Брат бывал у нас только по выходным, и то — не всегда. Кстати, именно на балконе той квартиры мы впервые покурили, — с ностальгией смеется он. — Я кашлял часа два и был красным, как рак. А у брата были длинные волосы, и он спалил челку. Из-за этого предки сильно повздорили, и мы с братом стали видеться еще реже. Так что я был счастлив, когда Чеховской забрал меня из детдома.

— А мы с Викой однажды запустили воздушного змея с балкона. Он запутался в деревьях, леска оторвалась, и папе пришлось лезть за ним, потому что мы обе истерили.

— Ты почти не изменилась, — подшучивает он, и я рефлекторно кулаком толкаю его в плечо. Тут же осекаюсь, опомнившись, что не такие уж мы и друзья, как я расписала наши отношения маме, но поздно — Камиль уже держит меня за запястье и тянет на себя.

Господи, у меня дыхание замирает, а сердце из груди выпрыгивает от того, как меня засасывает бездна его глаз.

— Молодой человек! — учительским тоном нарушает наше уединение мама, двумя пальцами держа пистолет. — Не подскажете, что это такое?

Глава 25. Разрушительное притяжение

Камиль

— Зажигалка, — на автомате выдаю я, крепче сжав запястье медсестрички.

Прикольно смотреть на эту Надежду Васильевну и видеть, какой станет ее дочка с возрастом. Очуметь просто! Они и внешне очень похожи, и по характеру обе своевольные.

— Вы мне сказки не рассказывайте, а то подкурю сейчас вам сигаретку.

— Мама, Камиль работает телохранителем, — вмешивается медсестричка, выкручивая руку из моей хватки. — Положи пистолет на место. Лучше достань курочку. Пахнет аппетитно, а мы зверски проголодались.

— Вы что-то от меня скрываете, — хмурится маман — так же комично, как ее дочурка, когда хочет выглядеть сердито. Наверное, мне нужно испугаться, но хочется ржать. — Одежду я развесила. Заканчивайте тут и к столу.

Она кладет ствол у телевизора и прикрывает газетой. Находчивая женщина.

Медсестричке удается избавиться от моих тисков. Пользуется бессилием моей раненой руки. Ну пусть-пусть. Я же окрепну однажды и быстро поставлю тебя на место, девочка. Думаешь, не заметил, как покраснела?

Возится с аптечкой, потом вешает мою куртку на спинку стула перед обогревателем, протирает раскрытый зонт, всячески избегая моего взгляда. И где же боевой настрой? Я заскучать могу. Придется тебя простимулировать. Полотенце случайно обронить, что ли? Хотя нет: слишком киношно.

— Ты смеешься? — удивляется она, расслышав мой глухой смешок.

— Разомлел, — отвечаю, укутываясь в одеяло и поднимаясь с дивана. — Хорошо тут. Как дома.

— Это и есть дом, — улыбается медсестричка, пропуская меня на кухню.

Маленький круглый стол пестрит домашней едой, отчего в животе начинает предательски урчать. Бульончика на завтрак после суток голодовки оказалось мало моему дикорастущему вширь организму.

— Камиль, вы мусульманин? — интересуется Надежда Васильевна, усаживаясь напротив меня.

— Мама! — одергивает ее медсестричка.

— Что — мама? Не хочу оскорбить гостя, поставив на стол блюдо, которое может его обидеть.

— Суннат был соблюден в раннем детстве, — отвечаю я, и медсестричка совсем вспыхивает. — Но позже я был усыновлен христианином, и как-то все смешалось. Не волнуйтесь, я всеяден.

— Кроме цитрусовых, — взволнованно бухтит девочка, убирая со стола нарезку апельсина. Надо же! Запомнила.

— С ней нелегко, правда? — подмигивает мне Надежда Васильевна, протягивая тарелку с салатом. — Вреднючая.

— Мама! — опять возмущается медсестричка.

— Садись уже. Размамкалась.

Она пытается умоститься на стул, но запинается о ножку стола и плюхается ко мне на колени. Какая же она крошка. На плечо закинешь — и веса не почувствуешь. А дышит-то как часто, будто кислорода не хватает. Ну и кто из нас заболевает, девочка? Я простудой? Или ты — мной?

Отвожу в сторону край одеяла и лыблюсь:

— Залезай под крылышко. Погрею.

— Не