В наступившей тишине снова стали слышны щелчки мышки, пауза, потом несколько быстрых ударов по клавишам и снова щелчок.

— Ты издеваешься что ли? Ты же сказал, что ты можешь сейчас разговаривать! — не выдержала я.

— Мы же и так разговариваем, — он глянул на меня рассеянно. — Но, видишь же, с тобой бесполезно что-либо обсуждать. Ты так и будешь твердить, как заведённая, что ничего не происходит, что бы я ни делал…»

20

Днём по субботам я созваниваюсь с родителями в Скайпе. Иногда, особенно если я уверена, что отца вызвали на работу, и говорить предстоит только с матерью — я совсем не против поболтать. Но чаще я звоню, потому что так нужно, потому что знаю, что мама скучает и всегда очень ждёт наших «сеансов связи», как я их прозвала. В ту субботу отец был дома, а настроение у меня уже с утра было какое-то упадническое. «Плохо, — бубнил голос внутри, — посмотри, как всё плохо. Ты ничего не сделала за неделю. Ничего путного. Время уходит, а ты толчёшься на месте».

Вдобавок к голосу всё тело охватило навязчивое беспокойство. Невозможно было понять, откуда оно исходит, казалось, невидимые кисточки щекочут каждую клетку организма, и каждая клетка пытается спастись от этой щекотки, сбежать. И все клетки почти одновременно посылают беспорядочные сигналы тревоги, словно на большой парковке сработали все автомобильные сигнализации.

Чтобы заглушить этот беспокойный клеточный вой, я открыла Инстаграм и стала просматривать ленту. С методичной всеядностью читала пост за постом, пропуская только слишком длинные, и листала все фото-карусели.

Такое погружение всегда успокаивает, и это намного лучше, чем читать ленту Фейсбук, он слишком авторитарен: его алгоритмы анализируют информацию о тебе, твоих интересах и твоих действиях в интернете и, исходя из этого, а ещё общих принципов работы человеческого мозга, решают какие посты и в каком порядке тебе показывать. Через определённые промежутки времени Фейсбук подпихивает тебе якобы твои излюбленные «сладости», чтобы ты, как муха, намертво прилипла к ленте. К тому же на тебя постоянно сыплются оповещения, на которые ты, по идее, должна нажать. Когда ты и так издёргана, это не умиротворяет, а ещё больше нервирует.

А в Инстаграм ты словно попадаешь в чей-то яркий бред, в чей-то процесс засыпания… Вот женщина в купальнике («Фото за час до того, как мы сгорели»), вот панорама незнакомого города («Ещё немного красоты из последней поездки»), тропинка сквозь лес («Всё-таки как прекрасно встать из-за монитора, выскользнуть из социальных сетей и вдохнуть аромат сосен после дождя!»), закат над рекой (без комментария), фокачча с кусочками помидоров («Попробовала немного другой рецепт в этот раз»), чей-то портрет (под ним длинный текст, который по первой фразе распознаётся как история из жизни, наверняка занудная, так что я, на всякий случай, её пролистываю)… Один образ сменяется другим, и тебя приятно укачивает на этих волнах, ты, вслед за автором этого пограничного потока сознания, засыпаешь.

Но сегодня у меня не было цели заснуть самой, только усыпить тревогу, успокоиться.

Незаметно пролетели полтора часа. Я поставила вариться кофе и, под кашель капельной кофеварки и гул зашедшейся в финальной агонии стиральной машинки, доела утреннюю кашу. Остывшие крупинки склеились, челюсти очень быстро устали их пережёвывать. Я добавила в кашу ложку клубничного джема, и это напомнило мне наши завтраки с Инной.

…На кухне полутемно, потому что окна выходят на север и на лысые кусты, а за окнами моросит дождь. Лондонское радио бормочет утренние новости. Я почти ничего не понимаю, но так даже лучше: я слушаю интонации и ритм английской речи, и она превращается в своего рода музыку.

Клубничный джем в центре стола в маленькой бледно-розовой пиалке, овсянка, тоже в пиалах, но побольше, кофе в тёмно-зелёных японских чашечках без ручек.

Над столом висит пробковая доска для заметок, к ней приколот маленький рисунок углём: медведь стоит на задних лапах, вид у него растерянный. Рядом пришпилено расписание показов в её любимом кинотеатре, свисает стопка нанизанных на короткую спицу магазинных чеков. На холодильнике на магнитах ещё несколько открыток с разнообразными медведями.

Я не помню, о чём мы говорили тем утром, помню только как звучал её голос: он, как и английские новости, превратился в музыку. Помню, что в какой-то момент мы решили, что нам нужны свечи, потому что темно и потому что овсянка при свечах — это очень романтично. Но свеча нашлась только одна, и та хиленькая, маленькая таблетка, язычок её пламени всё время заваливался набок от легчайшего сквозняка. Отсвет огонька то наскакивал на мельхиоровую ложку, которой накладывали джем, то снова исчезал…

Противно запищала стиральная машинка. Захотелось пойти и изо всех сил пнуть её ногой.

Я должна была тогда что-то придумать, помешать Инне лететь…

(Придумать? Да что ты могла придумать? Ты только вешала на неё свои проблемы. Ты даже не знала, что у неё плохо с сердцем.)

Я поплелась в ванную и развесила постиранное бельё. Силы как-то внезапно закончились. Я с трудом поднимала руки, с трудом переставляла ноги, словно преодолевая сопротивление, ещё большее, чем в Бардо. Наверное, так себя чувствовали мои клиенты перед полным исчезновением.

За несколько минут до разговора с родителями я попыталась встряхнуться, чтобы не провоцировать лишних вопросов: я представила летающую ферму, — одна из моих фантастических уловок, чтобы отгонять мрачные мысли. На ферме абсолютно все, даже крысы и тараканы, проходят специальный инструктаж по поведению в экстремальных ситуациях. И в случае приближения грозовой тучи, которую никак не облететь, всем выдают парашюты и сухпайки. Мне нравилось представлять, как какой-нибудь сонный утренний дачник сидит на веранде с чашкой кофе в руке, и вдруг откуда-то сверху начинают доноситься звуки зоопарка. А потом на куст сирени внезапно приземляется корова на парашюте. За ней коза, которая от глубокого потрясения, только успев встать на все копыта и промекать что-то невнятное, тут же принимается нервно жевать свой парашют, который опустился следом за нею. И пока обеспокоенный здоровьем животного дачник пытается отобрать у козы парашют, с неба сыплются кудахчущие куры, обморочные кролики и скулящий кобель с завязанными от страха глазами. А на красных парашютах спускаются хитрые крысы, которые сожрали свои сухпайки сразу, как получили, и потом, ещё с высоты птичьего полета, подобно орлам, высматривали, куда нужно рулить, чтобы угодить прямиком на завтрак. И пока дачник