Прячу его в грязный кулак и прижимаю к груди. Улыбаясь сквозь слезы, плетусь в дом.

Зная свой организм, завтра я, скорее всего, свалюсь с температурой, но меня это не волнует. Со мной будет кольцо Алекса. Единственное свидетельство того, что у нас было.

Надев его на палец, на ходу раздеваюсь догола и, включив воду в душевой кабине, останавливаюсь у большого зеркала.

Отвратительное зрелище.

Спутанные волосы мокрой паклей облепили голову, красные от слез глаза и размазанная по лицу косметика завершают образ.

Грязная, жалкая и ничтожная. Снаружи и внутри.

Алекс меня такую никогда не захочет. Я его не заслуживаю, и как бы мне не было больно, навязывать себя не стану.

Буду любить его издалека, лишь бы он был рядом.

Встаю под горячие струи и тру кожу до покраснения. Хочется смыть с себя слюну Марка, его запах и прикосновения. Хочется вывернуться наизнанку, чтобы вытряхнуть из себя оставленный им мусор, обеззаразить там все хлоркой и в ней же прополоскать мозги.

Глава 27.

Глава 27.

Утро начинается с головной боли, хриплого кашля и ломоты во всем теле.

Что и следовало ожидать.

Плохое самочувствие вкупе с воспоминаниями вчерашнего вечера напрочь отбивают желание жить. Не хочется ничего. Мое будущее серое, унылое и лишено смысла.

Прижавшись сухими губами к гранату на кольце Алекса, долгое время смотрю в одну точку. Прокручивая в голове события, последовавшие за возвращением Кляйса, прихожу в ужас.

Я больная.

Неужели, мне настолько понравилось быть в образе жертвы, что я снова захотела его на себя примерить?..

И ведь примерила бы, если бы не Алекс. Тяга и тоска по нему не дали снова погрузиться в Кляйсовское болото.

Как?.. Как я вообще в него ступила?.. Я ведь знала, что он из себя, как человек, представляет. С самого начала. Еще с тех времен, когда мы восемь лет назад только начали встречаться.

Марк лжец до мозга костей. Он врал всегда и всем. Отцу, моему дяде и мне. В моем случае, он даже не пытался делать это хорошо. Врал коряво, не заботясь, чтобы его россказни выглядели правдоподобно.

А я все понимала, видела, как он пытается мной манипулировать и поддавалась манипуляциям.

Зачем?!

Чувствуя, как подобные мысли усиливают мигрень и угнетают мое и без того шаткое эмоциональное состояние, решаю спуститься за лекарством.

С трудом поднявшись, несколько мгновений ловлю равновесие и накидываю на плечи бабкину шаль. На большее сил у меня не хватает.

- Люся, - хриплю не своим голосом, - дай порошок от температуры.

- Ой! Ирма Сергеевна, что с вами?

- Простыла.

- Летом? – восклицает она, но тут же осекается.

Начинает суетиться, греет воду, достает с верхнего шкафа кейс с лекарствами. Я же обессиленно падаю на стул и, спасаясь от озноба, кутаюсь в шаль.

В то время как я пытаюсь собрать развалившиеся куски себя самой в единое целое, влетевшая в кухню Катерина просто лучится молодостью и здоровьем.

Ее счастливый вид вгоняет в сердце ржавый гвоздь, но я эту боль принимаю со смирением. Винить кого-то, кроме себя, я не в праве.

- Извините, - пищит она, остановив на мне испуганный взгляд.

Я вглядываюсь в ее голубые глаза и нахожу там то, что она не очень-то старается скрыть – злорадное торжество.

Ненавижу.

Ненавижу и завидую. Сучка оказалась умнее меня.

В воспаленном мозгу мелькает мысль уволить ее, но я обрубаю ее на корню. Алекс просил не трогать его.

- Вот, - говорит Люся, опуская передо мной стакан с лекарством и термометр, - измерьте температуру.

- Позже…

Я и так знаю, что она повышенная. Пихать градусник подмышку при Катерине я не стану.

- Где все? – интересуюсь у Люси, намекая на непривычную тишину в доме и во дворе.

- Все уехали, даже Митрич!

- Куда?

- Вы не знали? – переспрашивает быстрым шепотом, - ночью на карьере взрыв был… есть погибшие!..

- Что?! На каком карьере?

- Я не знаю, - качает она головой, - Ирма Сергеевна, вы у бабушки вашей спросите, с ней утром Митрич разговаривал.

Не допив лекарство, я срываюсь с места. Ударившись плечом об косяк, едва не заваливаюсь на выходе, но, не останавливаясь, бегу в покои бабки.

- Привет, - хриплю, влетев в комнату.

Бабушка, как всегда, курит. Стряхнув пепел, смотрит на меня недовольно.

- Ты вчера на ночь не умылась или помирать надумала? Выглядишь хреново, - прокуренным голосом выдает она.

- Спасибо, ба… - сажусь напротив нее в кресло, - расскажи про взрыв.

- А что рассказывать?.. – тушит недокуренную сигарету и, оттолкнувшись ногами от пола, раскачивает кресло, - ночью на руднике взорвался тротил, погибли трое.

- На каком руднике? На новом?

- Нет, на старом. На новый так просто, да еще с тротилом, не проберешься.

- Кто это сделал, уже известно?

- Официально, пока нет, - отвечает неопределенно.

- Шумовы?

- Кто ж еще?..

- Боже… - вырывается у меня.

Противостояние выходит на новый уровень и, похоже, ставки будут только повышаться.

- Крестный тоже туда поехал?

- Он в городе проблемы решает, - ворчит бабка, - кто-то слил информацию про взрыв журналюгам. Началась шумиха.

Черт. Это очень – очень плохая новость. Добыча нефрита полулегальна, некоторые нюансы работы на карьерах широкой общественности знать нельзя.

- И что делать теперь? – спрашиваю охрипшим от болезни голосом.

- Нам с тобой – сидеть и не мешаться под ногами, - пусть Олег с Сашенькой разбираются.

Сашенька. Так она Алекса называет. Каждый раз с поволокой в бесцветных глазах и нежностью в голосе. Сама признается, что питает к нему слабость, видимо, напоминает ей того самого лейтенанта.

- Ну, а ты чего? – намекает на мое состояние, - где летом сопли умудрилась заработать?

Опустив голову, я смотрю на его кольцо. Больное горло и насморк – то, что пришлось за него заплатить.

- Под дождем промокла…

- Дура, - тяжело вздохнув, шепчет бабка.

Говорит это так, словно стала свидетелем нашего с ним разговора. Не удивлюсь, потому что она откуда-то всегда все знает.

Но сегодня ее эпитет более чем кстати.

Я не просто дура. Я больная на всю голову идиотка.

- Такого мужика просрала, - продолжает она сокрушаться, - променяла на кусок дерьма.

Я даже не пытаюсь оправдываться. Жадно впитываю каждое слово, чувствуя некую поддержку с ее стороны. Бабушка понимает меня,