- Я вас умоляю… пожалуйста, спасите его! – рыдаю, глядя, как его укладывают на носилки.

- Ирма Сергеевна, - меня трогают за плечо, а затем, обхватив талию, пытаются поставить на ноги, но они, затекшие и промерзшие, не слушаются.

Недолго думая, Вадик поднимает меня на руки и быстро несет к Скорой.

- Вы ранены, Ирма Сергеевна…

- Нет… это кровь Алекса.

- Вы голову разбили, когда упали… надо в больницу…

Но в Скорую меня не пускают. Делают Грозовому какую-то инъекцию и, велев следовать за ними на своей машине, закрывают перед носом двери.

Дальнейшие события превращаются в карусель из чужих лиц, каких-то вопросов, на которые я не могу дать внятных ответов, нескончаемой суеты и процедур. Потеряв Алекса из поля видимости, мое восприятие теряет контрастность. Я, как помешанная, молюсь и плачу.

- Ирма! Дочка! – проникает в ватное сознание голос дяди, а следом его руки прижимают меня к бурно вздымающейся груди.

Я смотрю на него и на стоящего за его спиной крестного, вижу застывший в их глазах ужас и только сейчас осознаю, что все произошедшее не ночной кошмар.

- Алекс ранен! – выкрикиваю хрипло, - из-за меня! Он меня от пули закрыл!

- Знаю… знаю, дочка…

- Я виновата!

- Перестань! – шепчет дядя, гладя мои волосы, - у него не было выбора.

- Но он же может умереть… - рыдаю в голос, - дядя, сделай так, чтобы он жил!

- Все сделаем, ты только не плачь!

Мне уже обработали рану на голове, разбитые колени и локти. Выдали больничную одежду, потому что моя оказалась насквозь пропитанной водой из луж и нашей с Алексом кровью, и определили в отдельную палату.

Доктор наотрез отказался отпускать меня домой, пока не убедится, что со мной все в порядке.

А со мной не все в порядке. Я умираю, задыхаюсь от боли, зная, что жизнь Алекса висит на волоске.

Если бы я не попросила остановится у цветочного ларька, если бы не замешкалась, увидев Марка, если бы сразу побежала, как того требовал Алекс, возможно, сейчас мы все уже были бы дома целые и невредимые.

Это моя вина, это я подставила его под пули. Не он, а я должна была сейчас лежать на операционном столе, проживая, возможно, последние минуты своей жизни.

Дядя с Митричем пытаются успокоить, что-то говорят, обнимают, а когда понимают, что ничего не помогает, просят вколоть мне успокоительное.

После укола я сначала впадаю в безразличный транс, а вскоре забываюсь сном без сновидений.

Просыпаюсь ночью. Рассматривая непривычную обстановку, долго не могу понять, где нахожусь, а когда до меня доходит, резко сажусь в кровати и откидываю одеяло.

Алекс.

Страх и тревога за него леденит кровь.

Нахожу на полу больничные шлепанцы, набрасываю на плечи простынь и поднимаюсь на ноги. Голова идет кругом, от затылка по шее расползается тупая боль. Приняв вертикальное положение, ловлю равновесие и, медленно переставляя ноги, иду к двери.

Открываю ее и сразу вижу двух наших охранников.

- Ирма Сергеевна, вы куда? – подскакивает с места один из них.

- Как Алекс?

- В реанимации.

- Операция прошла успешно? Он жив? – задыхаясь от эмоций, спрашиваю я.

- Я… не знаю, Ирма Сергеевна. Лучше у врача спросить.

- Где он?

Кутаясь в пропахшую лекарствами ткань, иду по коридору, не обращая внимания на уговоры охраны вернуться в палату. Дохожу до двери с надписью «Ординаторская» и требовательно в нее стучу.

Открывают мне через пару минут. Заспанный хмурый мужчина лет пятидесяти. Но маячащие за моей спиной охранники меняют его лицо до неузнаваемости.

- Ирма Сергеевна, вам нехорошо? Голова болит? Тошнит? – спрашивает участливо, пропуская меня в кабинет.

- Как Грозовой? – забыв об элементарных правилах приличия, выпаливаю я.

- Грозовой?.. – мешкает он, - да вы проходите, Ирма Сергеевна, вам пока долго стоять нельзя.

- Говорите!

Доктор с тревогой смотрит на моих охранников, чешет шею за ухом и, взяв меня под руку, все же ведет к небольшому дивану.

- Он в коме.

- Что?! Что это значит?

- Ирма Сергеевна, вам нельзя волноваться…

- Говорите! – требую, чувствуя, как тело снова начинает сотрясать дрожь.

- Пуля задела сердечные сосуды и легкое, он впал в кому почти сразу…

- Он выживет? – леденея от ужаса, тихо спрашиваю я.

- Хирурги сделали все возможное. Он сейчас на ИВЛ малой интенсивности, - пожимая плечами, разводит руками в стороны, - нам остается надеяться на лучшее.

Глава 31.

Глава 31.

Следующие три дня сливаются в один. Один нескончаемый серый день. Я не различаю времени суток, почти не реагирую на все, что не касается Алекса, и не покидаю больницы, хотя врачи утверждают, что я уже здорова.

В реанимацию к нему пускают всего на один час, но мне и этого достаточно. Сил нет смотреть на него в таком состоянии. Обвитый трубками и проводами в окружении пищащих приборов, выглядит абсолютно беспомощным.

Держа в руках его ладонь, я молюсь. Молюсь, не зная молитв. Прошу у Господа Бога не забирать его, даю нелепые обещания, предлагаю свою жизнь взамен его, но, кажется, он меня не слышит.

Не получая ответа, я говорю с Алексом. Рассказываю о том, что происходит вне стен больницы. О том, что стрелявший уже мертв, что после покушения город погрузился в хаос. Дядя, ища возмездия, задействовал все свои ресурсы. Рискуя новым месторождением, легальным и нелегальным бизнесом, своим положением, объявил войну Шумовым.

Никто не ожидал, что Валентин и Антон осмелятся на такой шаг. Одно дело – диверсии на карьерах и палки в колеса бизнеса, а другое дело – нанять киллера для убийства единственной законной наследницы Стародубцевых.

Это покушение стало для нас шоком.

Капая слезами на руку Алекса, я обещаю ему голову Антона. Если понадобиться, я сама его убью.

Клянусь, эта тварь не будет топтать эту землю.

- Ирма Сергеевна, может домой? – предлагает Ковалев, бывший моим лечащим врачом.

- Нет. Пока Грозовой не выйдет из комы, я отсюда не уеду.

- Понятно, - вздыхает мужчина, понимая, что спорить со мной бесполезно, - вы тогда хотя бы пищу принимать не забывайте.

- Хорошо…

Время вне реанимации я провожу или в коридоре под ее дверями, или в своей палате, где меня и находит Митрич.

- Говорил с врачом, - тихо произносит он, усаживаясь