А мятеж набирал силу. Но навстречу мятежникам вышел патриарх Гермоген в сопровождении священнослужителей и бояр. Выйдя из Кремля, он остановился и, пытаясь перекричать гудевшую толпу, призвал москвитян к благоразумию:

— Вы же не тати, не ляхи-вороги! Зачем подняли руку на законного государя?!

Но против патриарха выступил Фёдор Мстиславский, приказал своим холопам:

— Уведите его в Кириллов монастырь, нечего его слушать. Дело решённое, и Шуйскому больше не быть царём.

События в Кремле развивались своим чередом. Царю Василию не дано было больше держаться за трон.

— Раз ты не в силах сойти сам, то я тебе помогу, — заявил Захар и взял Василия на руки, понёс из дворца.

Царь закричал благим голосом:

— Пусти, тать, сам пойду!

Захар поставил Василия на ноги и взял под руку, повёл из дворца, из Кремля, в Белый город, в родовые палаты князей Шуйских. Там же люди Ляпуновых взяли под стражу братьев царя, Дмитрия и Ивана. И сами братья долго ещё не покидали подворья Шуйских.

Ещё два дня шла борьба с Гермогеном, который требовал, чтобы Шуйскому позволили отречься от престола по закону. Но спустя два дня Ляпуновы завершили начатое дело окончательно. Они позвали с собой князей Волконского, Мерина, Засекина, Тюфякина, нескольких священнослужителей, монахов и толпой явились на подворье Шуйских, вломились в палаты, схватили Василия Ивановича за руки, и пока Захар Ляпунов крепко держал его, князь Иван Салтыков стал читать за Шуйского монашеские обеты, а князь Тюфякин свершил постриг.

На дворе тем временем появился крытый возок, Василия Ивановича вывели из палат, посадили в него, укрыли пологом от посторонних глаз и под стражей отвезли в Чудов монастырь, там сдали под надзор архимандрита.

В тот же день к Филарету пожаловало множество вельмож. Явились не только родственники, князья Трубецкие, Черкасские, Троекуровы, Лыков и Шереметев, но и те, кто в годы опалы отвернулись от Романовых. Пришёл князь Дмитрий Мезецкий, ещё думные дьяки Василий Телепнев и Томила Луговской — все прилежно служившие царю Борису Годунову. Гости были возбуждены, много говорили, спорили, у каждого имелось своё мнение по поводу будущего державы. Все хотели замирения междоусобицы, прекращения смуты, изгнания поляков с русской земли. Однако никто не знал, как всё это сделать.

Филарет не понимал, зачем вдруг нагрянули к нему гости. Но после того как было выпито не по одному кубку вина и медовухи, князь Дмитрий Мезецкий направил разговор в то русло, ради чего и пришли вельможи. Он же сказал красно, как умел сие:

— Мы ноне вольные люди, нет над нами государя, который изжил сам себя. Но обретя свободу от клятвы, нам нужно подумать о детях своих, россиянах. Они не могут быть в сиротстве, им должно иметь царя-батюшку. И настало время о нём порадеть. Потому говорю: утвердите себе уполномоченного всей земли. Ежели жребий падёт на меня, скажу, чему быть далее, о чём мыслю.

Бояре, князья, думные дьяки выпили ещё вина и выразили доверие князю Мезецкому.

— Благословляем тебя, князь Дмитрий, сказать то, что замыслил, — сказал князь Юрий Черкасский.

— Говорю, — начал князь Мезецкий. — Мысль моя сводится к тому, что в сей смутный час нам не нужно искать царя у себя, потому как нет среди нас мужа, способного навести в державе мир и покой. Потому надо звать на царство российское мужа из другой державы.

Услышав сие предложение, Филарет потемнел лицом. Знал он о движении в пользу Владислава, и хотя князь Мезецкий не назвал его имени, было очевидно, что на него и упадёт выбор собравшихся. Ещё Филарет удивился тому, что чуждый кругу Романовых человек дерзнул в присутствии собравшихся сделать такое предложение. И митрополит возразил:

— Думал ты о Владиславе, князь Дмитрий. Так ведь и Шуйский его звал. Ему было наплевать на то, что с Владиславом хлынут на Русь католики и иезуиты. А ты-то к чему нас толкаешь? Потому отклоняю твой совет говорю: ищите царя меж собой.

— Искали и не нашли, — ответил Филарету Фёдор Шереметев. Потому как народ абы кого не примет. Крикнет Мстиславского, а россияне ему откажут, будут звать Голицына, и снова буза возникнет. А Владислава мы обратим в свою веру.

— Вот как примет крещение, тогда и зовите. Ему же ведомы ваши потуги.

— Владыко Филарет мы устали от самодержцев. Тирания Грозного, проказы Годунова довлеют над нами, хитрость и разврат Шуйского отвратили россиян от своих царей, — с жаром заговорил князь Мезецкий, — а мы хотим, чтобы русский народ очистился от злобы и ненависти, кою питал к домашним. Мы хотим позвать царя из державы, где народ живёт вольнее, где есть науки, просвещение, где выше дух благочестия, культуры. Вот почему мы зовём Владислава.

— Однако опомнись, князь Дмитрий, — возразил князь Черкасский, — о каком благочестии ты говоришь?! Или забыл, что поляки при Лжедмитрии лошадей в московских храмах держали? Как можно такое простить?

— И верно, — подтвердил князь Лыков. — Поганили нашу веру ляхи.

— Многое мне непонятно в вашем поведении, вельможи, — продолжал Филарет — Не пойму, зачем вы у меня сей разговор повели? Говорю вам как перед Богом, слышать ваши речи мне тошно. Скажу и другое: испокон на Руси государя выбирали архиереи с первосвятителями, а бояре и прочие слушали их суд. Зачем же не позвали к себе Гермогена, Дионисия, Ефрема, прочих достославных отцов церкви? — Филарет говорил сурово, попрекающе, и у многих проросла тревога в душе: а ну как сам пойдёт к народу и спросит, кого он хочет назвать царём. И случится то, чего здесь многие боялись. Народ единым духом назовёт отрока князя Михаила Романова — душу чистую и непорочную. Такого царя народ ждал давно. А россияне, и это знали собравшиеся, способны на то, чтобы помочь юному царю укрепить державу.

Собираясь на подворье Романовых, вельможи рассчитывали получить поддержку от Филарета. Ведь все эти «перелёты» в Тушино чтили его как патриарха. И теперь, пока Гермоген ещё радел за Шуйского, Филарету, по их мнению, сам Господь велел подать свой сильный голос и встать на патриарший престол. Ан выходило, что обмишулились: Филарет пел с Гермогеном в одну дуду. И ждали, что Филарет вот-вот крикнет гневно и выгонит всех с позором из палат.

Но Филарет усмирил в душе гостей бушующие страсти и, будучи дипломатом в большей степени, чем собравшиеся, нашёл мирный исход дела и всех привёл к полюбовному решению.

— Вот что, дети мои, пока вовсе не впали в заблуждение, исправьте свой не благой порыв. Идите к Гермогену и архиереям и заручитесь их словом, просите, чтобы повели народ на Девичье поле, дабы там россияне выразили свою волю, быть или не быть иноземному королевичу царём на Руси. Идите с миром, а я помолюсь за вас. — Сказав это, Филарет покинул трапезную.

Вельможи ещё кое время судили-рядили о предложении Филарета, а потом сошлись во мнении, что без благословения патриарха их затее грош цена. И, выбрав достойных мужей во главе с князем Мезецким, обязали их идти на поклон к Гермогену.