грустное лицо. Как мать она в два раза лучше, чем я. Может, ты меня возненавидишь, когда вырастешь, но, когда будешь рассказывать, какая я плохая, не сможешь меня обвинить во лжи. Можешь проклинать мое имя, если хочешь, но поймешь, что это лучшее, что для тебя сделали в жизни.

Роли был всего лишь мальчишкой, иногда голодным, но всегда одиноким. Он плакал, что было необычно. За всю короткую жизнь Роли доставалось так мало любви, что он научился ничем не навлекать маминого недовольства. Но когда понял, что та собирается выбросить его, как пустую картонку из-под яиц, не смог сдержаться.

Он не помнил, как бросился на пол, не помнил, как бился в истерике и в конечном счете опорожнил мочевой пузырь. Он знал, что так было, только потому, что мисс Банни рассказала, как Лула прибежала к ней в дом, и выпалила:

– Сходи за ним сама, Банни. Я не могу на него смотреть. Он там воет как собака. Я просто не вынесу.

Мисс Банни не поняла:

– Лула, он всего лишь мальчик. Что значит «ты не можешь на него смотреть»?

– Просто пойди и забери его, Банни, – прошептала Лула. – Если хочешь взять его к себе, то пойди и возьми.

Мисс Банни сказала Роли, что нашла его лежащим на бетонном крыльце. «Он был описанный, – вспомнила она. А еще добавила: – И убитый горем».

– Я иду с вами? – спросил он.

– Да, сынок. Со мной.

Мисс Банни взяла мальчика за руку, и они прошли полмили до дома. Мокрые штаны до боли натерли ему бедра, но Роли давно научился не жаловаться.

– Я теперь ваш?

– Да, – сказала мисс Банни.

– Но почему?

– Потому что я люблю тебя.

Сейчас Роли знает, что мисс Банни не могла любить его в тот момент. Он был чужим ребенком, пропитанным мочой и отчаявшимся. Ей просто нужен был товарищ для Джеймса, а Джеймса она любила. Ей нужно было, чтобы кто-то был с ее сыном в доме, пока она заботится о белых детях на работе.

Мисс Банни была доброй и щедрой. Когда она сказала Роли, что любит его, слова прозвучали как музыкальные переливы смеха. Из потрепанных школьных книжек Роли знал, что положено говорить в ответ.

– Я тоже тебя люблю.

Эту историю он рассказал, пока мы ехали в лимузине туда, где я наконец должна была познакомиться с мисс Банни. Все три часа, пока мы ехали, он говорил, но продолжение истории я уже слышала: как Джеймс и Роли жили одни в доме мисс Банни шесть дней в неделю. Они ели холодные бутерброды, а горячую пищу приносили соседи. Дядя прервал рассказ на том, как они начали учиться в старших классах. Роли сказал, что остановится здесь, потому что я, наверное, остальное и так знаю. Я не стала спорить, потому что знала: на самом деле он окончил историю на этом моменте, потому что тогда в их жизни появилась Лаверн.

– А что же Лула? – спросила я. – Ты хотел бы ее найти?

– Я знаю, где она, – ответил Роли. – Давно уже заплатил одному человеку, и он ее нашел. Живет в Миссисипи. Вышла замуж, у нее есть сын Линкольн, – Роли ухмыльнулся, и эта гримаса мне не понравилась. – То ли в честь Авраама Линкольна, то ли в честь города в Небраске. А может, ей нравятся «Таун Кары».

– Ты ее видел?

– Я было поехал, – сказал он. – Взял «Кадиллак» и доехал до самого Хаттисберга. Сжег целое море бензина, но хотел обязательно поехать туда на лучшей машине. Я припарковался возле ее дома, подождал в «Кадиллаке», и наконец она вышла.

– Ты что-нибудь сказал ей?

– Нет. Я просто стоял возле машины, а она подумала, что я белый. Это сразу стало понятно: увидев меня возле дома, она занервничала и назвала меня «сэр». Я приложил руку к фуражке, а она вернулась в дом.

– Роли, – сказала я, – хочешь, я открою тебе тайну?

– Давай, – согласился он.

– Мы с мамой тоже делаем что-то похожее. Постоянно. Мы это называем «вести наблюдение».

Роли снова похлопал меня по колену.

– Дана, детка, это никакая не тайна.

– То есть как?

Я услышала страх в собственном голосе.

– Это ничего, – успокоил он. – Пару раз я видел вас с Гвен в местах, где вам делать нечего.

– Ты рассказал Джеймсу?

Он покачал головой.

– Разве я могу поступить так с Гвен? Я никогда не обижу твою маму.

– А она знает, что ты знаешь?

Роли снова покачал головой.

– Это только расстроило бы ее. Так что пусть лучше этот разговор останется между нами.

Тут он улыбнулся, в его улыбке я увидела тоску и желание, почувствовала бешеную силу его страсти к Гвен и тяжело задышала.

– Мисс Банни тебя любит, – сказал Роли. – Она еще этого не знает, но она тебя любит.

Мисс Банни провела в больнице почти две недели, но захотела умереть в родном доме. Это было покосившиеся бревенчатое здание, в котором она вырастила своих мальчишек – и Лаверн тоже. Дом был серый, с бетонным крыльцом. С северной стороны по решетке плелось какое-то вьющееся растение. Роли указал мне на него.

– Летом ты бы глаз не смогла отвести от этих роз. Это первое, что я запомнил в тот день, когда мисс Банни взяла меня к себе. Красные розы с желтыми сердцевинками.

– Джеймс уже здесь? – спросила я.

– Он здесь два дня. Мы оба не отходили от нее, но Джеймс хотел, чтобы я съездил за тобой и привез. Мы хотели, чтобы ты увидела ее, пока она в здравом уме.

Я сидела в машине и ждала, пока Роли откроет для меня дверь, потом вышла, как учил отец: поставила правую стопу на землю и протянула левую руку, чтобы водитель мне помог. Я надеялась, что Джеймс все это видит в окно.

– Аккуратно, – предупредил Роли. – Здесь канава.

Там, где я ожидала увидеть обочину, действительно шла канава, полная бурой воды. Я скривилась.

– Да, ты не деревенская девочка, это точно, – прокомментировал Роли.

Отец подал голос, и только тут я заметила, что он вышел на крыльцо.

– Это не деревня, а маленький город.

И протянул ко мне руки.

Наверное, я не рассчитала скорость, когда бросилась в его объятия, потому что отцу пришлось сделать два шатких шага назад. Я сравнялась с ним в росте, так что он говорил прямо мне в ухо.

– Ох, Дана, – произнес он. – Я т-так рад, что ты приехала.

В последующие годы я прочитала в книжках по личностному росту, что люди, не привыкшие к проявлению любви, не умеют ее принимать. Но я точно знаю, что