Второй день подряд Киру пытаются убить. За что с ней так? Именно с ней. Ещё один побочный эффект неизвестного дара?

Не надо больше. Хватит с неё. Хватит.

Зашли далеко. Наконец Ши углядел подходящее местечко: короткий, но глубокий овражек под высокими елями. Поднырнул под ветки, спустил тело вниз, распрямился. Кира тоже пролезла за ним.

Стояли на краю и смотрели.

Вроде бы обычная девушка, если бы не своеобразный язык, вылезающий из до сих пор широко распахнутого рта. Жуткая дисгармония: туловище и голова. И не жалко. Вот совсем не жалко. Это ненормально?

– Тебе уже подобные попадались? – поинтересовалась Кира у Ши.

– Нет. Но я слышал. Про них. Подсаживаются на дороге в проезжающие машины. Даже если есть другие пассажиры. Один умирает. Остальные ничего не помнят. Говорят, что заснули. А когда проснулись…

Когда дело касалось работы, он становился более разговорчивым. Тема по душе.

– И ты сразу определил, что она из таких?

– Нет. Только, что не человек.

– Но предполагал? – Мысль ещё не оформилась до конца, но уже тревожила и нервировала Киру, и в голосе появилось возмущение и даже злость. – Ведь предполагал? Ты легко выводишь закономерности. Почему ты напрямую не сказал водителю, что она опасна? Потому её и нельзя подбирать.

– Ты поверила. А он бы – нет. Бесполезно было.

Разумно. Но дело не только в этом.

– Ты считал, что всё удержишь под контролем? Что на тебя, в отличие от обычных людей, её гипноз не подействует? А сам тоже отключился. Ведь так?

Промолчал. Конечно, промолчал. Но Кира приноровилась, понимала без слов. Прочувствовала, второй раз, по полной. Будто снова оказалась на грани.

Между жизнью и смертью.

На мгновение стало невыносимо жарко. Пот выступил, на лбу и вдоль позвоночника. Реальность затянуло мутной дымкой.

Это чудо, это случайность, что Кира ещё жива.

– То есть… – теперь голос дрожал, и язык едва ворочался, с трудом проталкивая слова, – если бы я не заорала, ты бы не очнулся. И тогда… – Сейчас она не сдержалась, не тот момент. Вцепилась Ши в футболку, дёрнула, попробовала развернуть лицом к себе, заглянуть прямо в глаза. – Ты же говорил, что от любой твари сумеешь меня защитить!

– Я и защитил.

Лицо каменное, глаз не видно. Они всегда скрыты под густой невинной белизной.

– Ты…

Ши ухватил Кирины запястья, сдавил до боли, так что пальцы сами разжались. Оттолкнул её руки.

– Хватит. Не истери, – произнёс холодно и жёстко. – Лучше помоги её прикрыть.

Кира шумно втянула воздух и…

Бесполезно. Возмущаться и возражать бесполезно. Всегда так будет, на окриках, на превосходстве в силе. Безразлично к тому, что бы она ни сказала. Кира для него никто. И жизнь её ничего не значит.

Тогда наплевать. На всё. Вообще на всё. Кире без разницы, что происходит.

– Как её прикрывать?

– Засыплем ветками. Чтобы в глаза не бросалось.

– Здесь же никто не ходит, – не нарочно вырвалось. Кира помнит, Кира прекрасно уяснила: «возмущаться и возражать бесполезно». Поэтому сразу исправилась: – Хорошо.

Она набрала на земле сушняка, Ши наломал елового лапника. Получился обычный овражек, засыпанный буреломом.

Если задуматься, то выглядит подозрительно. Но кто станет задумываться, болтаясь по лесу, достаточно ли органично вписывается в пейзаж очередная кучка или кочка?

Ши отряхнул руки.

– Идём.

Кира не сдвинулась с места.

– Что опять? – Ши не скрывал недовольства, но ей и на это наплевать.

– Могу я отдохнуть хотя бы пять минут? Я устала.

– Не выдумывай.

Кира стиснула зубы, зажмурила глаза, чтобы удержать внезапно набухшие слёзы. И снова услышала требовательное:

– Идём.

Опять дешёвый номер в затрапезной гостинице, а в планах очередная тварь, которая – наверняка! – будет плотоядно облизываться на Киру. И понимание, что усилия тратятся напрасно. Достало! Всё. И он достал. Недочеловек.

Может, все остальные части у него действительно от машины? Как это называется: биоробот, андроид? Бездушная, бесчувственная железяка. Компьютер в башке. Отточенные движения, оптимально-минимальный набор слов и ноль эмоций.

– Пойду прогуляюсь.

Кира выскочила на улицу, и от широты пространства, от живых звуков, от мелькания перед глазами самых разнообразных предметов действительно немного полегчало.

Вот чего она бесится? Откуда вдруг появляется беспричинная злость? На всё: на дома, на деревья, на голубей, лениво шляющихся по асфальтовому пятачку, на случайных прохожих, на тех, кто рядом, на саму себя. Беспрестанно зудит внутри, так, что хочется вывернуться наизнанку, раздражает, заставляет смотреть волком.

Да, вот именно так, волком. Угодившим в ловушку за красные флажки. Мечешься из стороны в сторону. В каждой тени видишь охотника, врага и бросаешься на всё, что движется, и не движется тоже. И ненавидишь даже воздух, потому что он волен перемещаться куда угодно, а у тебя нет выхода.

То есть у злости нет выхода, но она не хочет быть загнанным волком. А Кира – плохой охотник, не может её удержать и убить.

Кира сама подставляется, выходя из-за дерева, вскидывая ружьё, заранее зная, что всё равно не попадёт. Фиговый она стрелок. А злость-волк наконец-то видит настоящего врага и, совсем обезумевшая, бросается на него, подминает под себя, впивается в горло.

Теперь они – одно целое. Злость – не волк, злость – сама Кира. Неотделимы, неудержимы, неуправляемы.

Лучше уж вернуться.

Проходящая мимо тётка случайно зацепила своей огромной сумкой, и Кира с огромным трудом удержалась, чтобы не ринуться вслед, не выдернуть из неуклюжих рук эту чёртову сумку и не ударить ею хозяйку в разжиревшее отвисшее пузо. А ещё лучше – в лицо.

Кулаки сами сжались, пряча напряжённую дрожь пальцев, и она ушла внутрь. И там внутри сразу всё жутко завибрировало, затрясло Киру: «Да ладно! Не сдерживайся!»

До гостиницы совсем недалеко осталось. Как бы дотерпеть? Уж там…

А что «там»? Вряд ли Кира мгновенно успокоится. Особенно при виде… его…

Не будет она произносить его идиотское прозвище!

Поэтому к чёрту гостиницу. Вот что нужно: или бар, или ресторан, или паб. Первая попавшаяся подходящая дверь.

Приглушённый свет, тихая музыка. Барная стойка. В самый раз.

– Добрый вечер! Что желаете?

Что Кира желает? Запустить стаканом в голову бармену. Тогда она – бзим! – расколется. Нет. Это стакан расколется. А голова… Да что ей будет?