пожелтели бы и сходили, но синяки выглядели довольно свежими. Не бьют ли ее дома, что опозорила семью, прославилась на всю округу?

– Расскажи мне, как тот человек выглядел, – шептала Правена, пока Бер у стола толковал с хозяйкой и Вешняком. – Не бойся. Если он тебе зло причинил, мы заставим его ответить, клянусь, только помоги нам его найти. Ты верно знаешь, что никогда раньше его не видела?

– Да уж верно! – неожиданно живо ответила Лельча, как будто ее спросили, не бывала ли она на Луне.

– Какой он был? Совсем молодой или в годах? Как Берислав или постарше?

– Не знаю толком, – прошептала Лельча, глядя вниз.

– Но ты же его видела!

– Больше со спины видела. Я же у него за спиной сидела.

– Но ведь он поначалу вам с той подругой навстречу ехал. – Правена подумала, что надо было начать с другой девушки: та, менее испуганная, будет охотнее вспоминать встречу в лесу. – Ты ведь говорила с ним? О венке, о перстне?

– Говорила…

– Ты же видела его лицо. Борода у него была?

– Н-нет, – задумчиво ответила Лельча, держась за край зыбки. – Не было бороды.

– Ну вот – стало быть, отрок молодой. А волосы? Светлые? Русые? Может, рыжие?

– Вроде светлые… но там почти темно было.

– Прямые? Кудрявые? Короткие? По ухо или по плечо?

– По плечо, пожалуй. Прямые.

– И пока вы ехали, он хоть что-нибудь сказал?

Лельча помолчала, но Правена чувствовала, что это не прежнее упрямое молчание, вызванное испугом: Лельча уже готова отвечать, но не уверена в своих воспоминаниях.

– Прошу тебя, вспомни! – шепотом взмолилась Правена, держа ее за вторую руку и придвинувшись к ней вплотную. – Я тебе обручье серебряное подарю или сорочку с шелком на рукавах, только помоги нам. Мы ищем… неких людей… они нам ужасное зло причинили… моего мужа жизни лишили по злобе своей, беззаконно. И сгинули. Кто нам поможет на след напасть, того мы богато одарим. Если твой злодей был из тех людей, что меня вдовой сделал на третьем году после свадьбы, а мое чадо – сиротой, что и отца не запомнило, ты мне как сестра будешь, коли поможешь их сыскать.

Лельча повернулась и вблизи заглянула ей в глаза. На шее возле плеча Правена заметила у нее синяк, и тоже свежий. А если бы не хворь, то была бы красивая девка: миловидное славянское лицо, довольно скуластое, низкий широкий лоб, густые черные брови оттеняют серо-голубые глаза, нос чуть вздернут, светло-русые волосы гладко зачесаны. Сквозь густой летний загар просвечивают веснушки. Вид у Лельчи был смышленый, но сейчас что-то ее сильно тяготило.

– Нет, этот не из тех… – прошептала Лельча.

– Почем ты знаешь?

– Этот не мог…

– Почему?

– У него же… – глаза Лельчи широко раскрылись, в них проявился ужас, – головы нет…

…Лельча сама не поняла, как оказалась сидящей на крупе чужого коня позади невесть откуда взявшегося молодца. Вроде и не хотела – а как на крыльях вознеслась. Но даже и теперь она не очень испугалась, даже еще радовалась такому дивному приключению. Ярилина ночь – время, когда ищут женихов, находят судьбу; а это прямо как в песне, как будто само солнце в виде молодца с неба спустилось… Пошли они с Нежкой в чащу счастья искать, а оно само навстречу…

Конь мчался через лес, покинув тропу, ветки хлестали, и Лельче все время приходилось наклоняться, уберегая голову, и прятаться за спину молодца. Кроме этой спины, она теперь уже ничего не видела; мельком увиденное лицо в памяти обратилось в смутное пятно. Постепенно со дна души просачивался страх; уж лучше бы он катал ее по лугу, где все люди, где светло, а не тут, в лесном мраке у края болота. Никто и не увидит…

– А что, – вдруг спросил молодец, не поворачивая к ней головы, – не страшно тебе с мертвым ехать?

– Нет, – довольно уверенно ответила Лельча и даже хохотнула, приняв это за шутку.

Мало ли какие шутки отпускали их божанские парни, желая поразить девок; и мертвецами наряжались, и зверями, и пугали по-всякому. Но Лельча была не из робких и привыкла давать отпор. Другая не пошла бы этой ночью в лес искать жар-цвет. Все же знают, что это дело опасное: прежде чем жар-цвет в руки дастся, он всяким дивом прикидывается. Может зверем, или жабой, или даже ужом огромным… Может, жар-цвет перед ней прикинулся молодцем? И всегда эти дива сначала пугают: то огнем бросаются, то волками воют, то острыми косами машут, угрожая снести тебе голову. Но кто испугается, тот ничего и не получит. Чтобы жар-цвет взять и счастье заслужить – смелость нужна.

А конь все мчался, все так же мелькал густой лес по сторонам, и знакомые места уже казались оставшимися где-то за дни пути.

– Куда мы едем? – осмелилась спросить Лельча.

Что он ее везет, будто куль, и не скажет ничего!

– В дом ко мне.

– Как тебя зовут? Ты чей? Откуда?

На эти вопросы он не ответил.

– Что, – снова заговорил молодец чуть погодя, – не страшно тебе с мертвым ехать?

– Нет! – громче, с досадой ответила Лельча. – Ты меня не пугай! Говори – откуда ты взялся? Куда везешь меня?

В ответ была тишина.

– Отвечай! – все сильнее тревожась, потребовала Лельча. – А не хочешь – так я сойду. Не хочу с таким ехать, кто даже имени своего не знает! Ты того, придержи! Я не сирота какая! Будешь шалить – мои тебя сыщут и так отделают, что головы не сносишь!

– А что, – опять начал молодец таким же ровным глухим голосом, будто не слышал ее попреков, – не страшно тебе…

Договорить он не сумел: внезапно ветка впереди хлестнула его прямо по лицу и… на глазах у Лельчи голова всадника свалилась с плеч, сбитая, будто шапка! Он так же сидел в седле, но над плечами… ничего не было!

Завопив от ужаса, Лельча на ходу спрыгнула с коня, прокатилась по мху, ушиблась, но боль не дошла до сознания. С трудом приподнялась, мельком заметив, как мотается среди елок белый хвост мчащего прочь жеребца, встала на четвереньки, ощущая, как подается под коленями и ладонями влажный упругий мох, выпрямилась, утвердилась на ногах и пустилась бежать в другую сторону, обратно. Вот теперь ей стало страшно. Не парень это никакой и не жених, а невидимец какой-то, недобрик! Леший! В эту ночь и такие к людям тянутся! Она неслась, себя не помня, едва уклоняясь от встречи лба с деревьями, перепрыгивая через коряги, десять раз рискуя сломать ногу и сгинуть где-нибудь