приготовилась к разным неожиданностям: надела платье, подпоясалась и обулась. Обе снова легли, но не спали, а вслушивались в каждый шорох, каждый скрип.

Вот и Лельча задышала, как спящая: видно, впервые за несколько ночей почувствовала себя хоть в какой-то безопасности. Правена, напротив, была в напряжении. Поначалу слышала только шум скота в хлеву и потрескивание избы. Ждать гостя нужно, когда сгустится тьма. Было страшно, но Правена не жалела, что ввязалась в это дело. Может, случай с Лельчей никак не связан с их поисками. Но откуда у здешнего лешего мог взяться хазарский перстень? Тоже от бабки, со времен похода на сарацин? Да и не ходит леший в дом. Ходит кое-кто другой, и Правена догадывалась – кто.

Вот стемнело настолько, что Правена закрыла глаза – все равно ничего не видно. Был ясно слышен каждый звук, но то были обыденные звуки: то козы шуршат сеном в хлеву, то куры возятся, то пес залает на другом конце села. Из леса доносится отдаленный крик совы…

Вдруг на Правену повеяло ветерком – слабым, но таким холодным, будто дуло прямо из колодца. Или из погреба – ощущался запах сырой земли, и от этого запаха дрожь пробежала по костям. Возникло ощущение, будто рядом кто-то есть. Невидимое, неслышное, это присутствие давало о себе знать тоскливым и тягостным чувством. Не в силах лежать и ждать, пока невидимое нечто само до нее доберется, Правена тихо спустила ноги на пол, встала, протянула руку в темноте…

И едва сдержала крик – пальцы ее наткнулись на чье-то лицо, но на ощупь оно было как холодная, влажная глина. Тут же ее руку сжала чужая рука. От холода этой руки ужас облил Правену с головы до ног, растекся по жилам, как ледяная вода; второй рукой она невольно зажала себе рот, чтобы сдержать рвущийся из души крик. Но перед нею была только тьма, и сколько она ни таращилась выпученными глазами в эту тьму, не различала ни малейшей черты того, кто ее держал.

Невидимая рука потянула ее за собой. Правена сделала шаг, другой…

Вокруг чуть посветлело – она и невидимый гость оказались во дворе перед избой, под светом тонкого месяца. Теперь Правена видела гостя из тьмы. Перед ней стоял молодец в дорогом кафтане, но ей не удавалось рассмотреть лицо – в чертах лежала густая тень, только смутно белела в лунном свете борода… седая. Это не тот… Те, кого она ждала, еще молоды.

– Кто ты? – едва справившись с голосом, выдавила Правена.

– У тебя перстень мой, – глухо ответил мрец, не шевеля губами. – А я жених твой.

– Ой, лжешь! – строго, с вызовом ответила Правена. – Я знаю, чей это перстень! И он – не такой был. Отрок был молодой, пригожий, я с малых лет его знала. Имя его было Грим, Гримкелев сын. А твое как?

Навий гость промолчал, но в облике его кое-что изменилось: разошлась тень на лице, прояснились черты. Исчезла седая борода, стали видны грязноватые светлые волосы до плеч.

Правена узнала его. И снова содрогнулась: даже неразличимое черное зло не было так страшно, как с детства знакомое лицо, смотрящее из Нави и отмеченное несмываемой ее печатью. Черты заострились, глаза запали, под кожей ясно проступили кости черепа – все обитатели Нави похожи друг на друга и на Марену – мать свою. Темнота скрывала цвет лица, но Правена видела, что он темнее, чем бывает у живых. Над самым воротом кафтана чернел глубокий рубец, залитый спекшейся кровью. С такими ранами люди не дышат, не говорят, не ходят своими ногами. Носит их только сила Нави. Но Правена желала встречи с этой силой – ей требовалось узнать нечто важное.

– Грим, – произнесла Правена. – Грим, Гримкелев сын. Это ты.

Веки гостя дрогнули и медленно поднялись. Глаза его оказались белыми, будто залитыми молоком.

– Грим! – повторила она. – Ответь мне. Мне нужно знать. Это ты убил Улеба?

Не отвечая, Грим попятился прочь от избы, увлекая Правену за собой. Вдруг он уперся во что-то спиной, и она заметила коня: как и рассказывали, серого коня с белой гривой и белым хвостом.

– Грим! – одолевая дрожь, повторила Правена. – Отвечай! Ты нанес удар Улебу?

– Я тебя знаю… – заговорил Грим.

Голос его звучал глухо и невнятно. Сколько Правена могла рассмотреть, он не открывал рта и не шевелил губами. Подумалось: во рту у него земля сырая, оттого и говорит так невнятно.

– Ты меня знаешь всю жизнь! Я – Улебова жена. Отвечай мне. Это ты убил его?

– Нет. Не я. Другой… тот… что с ним был… снес мне голову… а он был тогда еще жив.

– Но кто это? Кто это сделал?

– Ты ищешь его?

– Да!

– Я знаю… я отведу…

Не выпуская ее руки, Грим взлетел на спину жеребца – ни седла, ни узды на том не было, – потянул Правену за руку, и вдруг она оказалась сидящей у него за спиной. Не успела она охнуть, как жеребец тронулся с места и помчался вдоль селения, мимо спящих темных дворов. Удары копыт отдавались громом – или это ей казалось? Мелькнул справа лунный свет, разлитый по поверхности Мсты, а потом затворились позади ворота чащи – они уже ехали по лесу.

Цепляясь за пояс Грима, Правена пригнулась, чтобы укрыться за его спиной от веток. Взглянула вверх – месяц освещал им дорогу. Она знавала такие рассказы: месяц светит, мертвец едет…

Грохот копыт отдавался в ушах, разносился по всему лесу – казалось, за десять верст слышно. Потом Правена осознала: серый конь мчится бесшумно, не касаясь копытами земли, а этот грохочет кровь у нее в ушах.

Куда он ее везет? Видно, на тот свет! Было страшно, но не покидало чувство, что туда-то ей и надо. Там – где бы ни было это там, – она узнает что-то о той страшной ночи. Узнает, кто из беглецов прямо повинен в смерти Улеба, чья рука отняла его жизнь. Наказаны должны быть они все – но если они разделились и придется выбирать, кого преследовать?

Месяц светит, мертвец едет! Божечки, да сумеет ли она сама дожить до рассвета? Она сидит на коне с мертвецом… кругом темный лес… только ветер свистит в ветвях… Она сама отдалась в лапы Нави, а сумеет ли вырваться?

Дальше, дальше… Может быть, это сон – как в то утро, когда она, еще не зная о гибели Улеба, увидела сразу двоих, обликом точь-в-точь как ее муж… Но нет: нынешние ощущения были слишком