– Возможно, – размышляет Фалада. – Возможно, они искали ту, кому смогут доверять, ту, что признает их власть и с благодарностью примет покровительство.

– Может, им нужна была принцесса, по которой никто не станет скучать, если ее убьют. – Слова сами выплескиваются из меня на волне горечи.

Фалада отвечает не сразу. А когда наконец заговаривает, спрашивает:

– Что ты могла бы отдать, чтобы тебя ценили и оберегали?

Я замираю и смотрю в землю. Хотелось бы уметь лгать ему.

– Многое, – отвечаю резко.

– Свою преданность?

Я не поднимаю взгляда, но знаю, что он прав. Наверное, Фалада все же читает правду прямо у меня на лице, потому что мягко произносит:

– Что ж, дитя, я начинаю понимать, чем тебе мила жизнь, которую ты пытаешься для себя устроить.

Почему-то от этих слов мне только хуже.

– Пойдем уже, – говорю я, продолжая путь.

И хотя нет никакой нужды так спешить к гусям, Фалада безмолвно идет следом.

* * *

День проходит тихо. Фалада бродит вокруг, пасется в высоких травах, но то и дело возвращается ко мне. Гуси плещутся на мелких бережках ручья и щиплют все вокруг, выискивая былинки повкуснее. Одна гусыня раскидывает подрезанные крылья и тщетно машет ими, колотит по воздуху, но только поднимает рябь на воде под собой. Я потираю синяк на ноге, там, куда утром меня опять клюнули. Но прямо сейчас гусей даже жалко.

Корби хмуро глядит на нас со своего места на другом краю луга. Его злоба чуть ли не витает в воздухе. Даже Фалада, проходя мимо меня после обеда, тихо спрашивает:

– Твой приятель-пастушок не всегда такой мрачный, надеюсь?

– Нет. – Я тянусь и почесываю белого за ушами. – Я не очень-то его понимаю.

– Зависть, – бросает жеребец и отходит, оставляя меня тревожиться об одном этом слове до самого вечера.

Фалада помогает вести гусей в сарай, важно вышагивая рядом со мной и загоняя пернатых мятежников обратно в стадо. Похоже, что он немножко стесняется радости от такой работы, будто поначалу считал ее ниже своего достоинства, а теперь смущен тем, как ему понравилось.

Когда мы приходим на конюшню, я чищу его и вытаскиваю застрявшие в хвосте травинки. Фалада покорно терпит, кося глазом на порцию овса и зерна, поджидающую в стойле.

– Не верю, что ты голодный. Ты же ел целый день! – удивляюсь я, когда он идет прямиком к кормушке.

Он бросает на меня смешливый взгляд и советует:

– Представь, что это десерт.

В общей комнате я сама набрасываюсь на еду так, что матушка бы поджала губы и окатила бы меня ледяным взором. Сегодня на ужин дымящаяся миска овощного супа, приправленного незнакомыми пряностями, и кусок лепешки. Кажется, ничего вкуснее я до сих пор не пробовала. Конюхи смотрят на меня с широкими улыбками и сами склоняются над едой.

Закончив ужинать, я отставляю пустую миску и собираюсь уходить. Старшая женщина вытягивает руку и кладет передо мной три зеленых листка. Я перевожу взгляд с них на ее лицо. Она показывает на себя и медленно произносит имя. Я беру листочки – длинные, со слегка резными краями, объемные и шероховатые. Растираю один в пальцах, чтобы почувствовать запах, подношу к носу и вдыхаю знакомый прохладный и резкий аромат. Губы растягиваются в улыбке. Мне знакомо это растение, хотя раньше я встречала его только высушенным. Женщину зовут Сальвия.

Я смотрю на остальных, и вторая женщина протягивает мне сухое соцветье виолы, похоже, из аптекарской лавки. Она молодая и красивая, немногим старше меня, с яркими и веселыми глазами. Ее братья улыбаются и показывают свои имена: младший – ветку рябины, средний – листья ясеня, а старший – дубовый листок. Они учат меня говорить имена на менайском, и я с радостным смехом повторяю вслух и бережно сохраняю в памяти: Сальвия, Виола, Рябина, Ясень и Дуб.

Их доброта греет меня до самого сна, и даже утром я все еще улыбаюсь.

– Это же на тебе не… – начинает Сальвия, округляя глаза, едва я захожу в общую комнату.

Я опускаю взгляд, будто красный льняной дорожный наряд Валки мог обернуться платьем для дворцового пира, пока я шла по лестнице. Да, он сравнительно новый, то есть я еще не представала в нем перед гусями, но на прежней зеленой юбке вчера разошелся шов, когда я наступила на подол, пытаясь увернуться от очередного щипка, а больше ничего подходящего у меня нет.

– Виола, – зовет Сальвия и отдает короткое распоряжение потише – быстрый перестук слов, которых я не разбираю.

– Нет. – Виола отвечает весело, так что кажется, будто это согласие. – Пойдем-ка, Терн.

Она широко улыбается, разворачивает меня и чуть ли не подгоняет обратно наверх, в их с Сальвией комнатку. Снимает с крючка на стене юбку и тунику и вкладывает мне в руки.

– Надень. – Она старательно выговаривает слово, чтобы я ее поняла.

Я смотрю на одежду. У меня в руках бледно-желтая туника и юбка цвета рыжей глины – наверное, единственный ее наряд, кроме зелено-коричневой формы, которую носят все на конюшнях. Полотно крепкое и наверняка выдержит намного больше, чем все, что есть у меня.

– Надень, – повторяет Виола, прихватывая ткань и изображая, будто снимает с меня тунику.

– Да-да, – соглашаюсь я торопливо, пока мне в самом деле не принялись помогать.

Она усмехается и смотрит в сторону, пока я выбираюсь из своего платья. Виола немножко выше меня, но сложение у них с Валкой похожее. Юбка и туника сидят на удивление складно.

– Спасибо, – говорю я, когда Виола вручает мне аккуратно сложенный красный наряд. Она машет рукой, мол, благодарить не за что. Я снова обвожу комнату взглядом и вижу, что над обоими матрасами приделано по вешалке. И на Виолиной теперь осталась только смена рабочей одежды.

– Я… отдам?

Как сказать «верну»? Я прикасаюсь к тунике на себе и изображаю, будто отдаю все обратно.

– Нет-нет, тебе! – настаивает она. – Нужно одеваться как следует для работы. Подумай, что Сальвия…

И снова я теряю отдельные слова в шквале звуков. Да, Сальвия будет недовольна, если в конце дня Виола заберет одежду и завтра я снова появлюсь в красном платье. Но не могу же я вот так отнять у нее единственный хороший наряд.

– Тебе, – твердо говорю я, протягивая свои вещи.

Она поспешно убирает руки:

– Ну что ты за гусь!

Гусь? Я хлопаю глазами, и она смеется. Чувствую, что и сама улыбаюсь в ответ. Слушаю ее звонкоголосую болтовню, пока она ведет меня обратно в мою спальню, чтобы я оставила снятое платье, и потом снова вниз по ступенькам к запоздалому завтраку. Сальвия встречает нас широкой улыбкой, заговаривает с Виолой, и комнатка наполняется дружеской болтовней.