— Мы на войне. Этот фронт — для нас.

— Моя жена больна. Она не ходит. Мы оба останемся.

Иван Мукта пожал плечами.

На подводе сидели Мися и Попугаиха. Они прижимали к себе детей. У Миси глаза были вспухшие от слез.

— Папа, поедемте с нами. Прошу тебя. Пожалуйста.

— Мы будем присматривать за домом. Ничего не случится. Я и худшие вещи пережил.

Одну корову оставили Михалу, одну привязали к телеге. Изыдор вывел остальных из коровника и снял у них с шей веревки. Они не хотели идти, поэтому Павел поднял с земли палку и бил их по задам. Тогда Иван Мукта свистнул протяжно, и перепуганные коровы двинулись рысцой через участок Стаси Попугаихи в поля. Их было видно потом с подводы, как они стоят, одуревшие от нежданной свободы. Мися плакала всю дорогу.

С Большака телега съехала в лес, и ее колеса вписались в колеи, проложенные телегами тех, кто проехал раньше. Мися шла за телегой и вела детей. У дороги росло множество лисичек и маслят. Она то и дело останавливалась, приседала и выдергивала грибы из земли вместе со мхом и дерном.

— Нужно оставлять ножку, кусочек ножки в земле, — беспокоился Изыдор. — Иначе они никогда уже не вырастут.

— И пусть не растут, — сказала Мися.

Ночи были теплые, поэтому спали на земле, на взятых из дома стеганых одеялах. Мужчины целыми днями рыли землянки, рубили деревья. Женщины, как и в деревне, готовили, одалживая друг другу соль для картошки.

Божские устроились между большими соснами. И на их ветвях сушили пеленки. Около Божских разместились сестры Маляк. Муж младшей ушел в Армию Крайову. А старшей — в партизаны. Павел с Изыдором построили для женщин землянку.

Совсем не договариваясь между собой, люди разместились в точности так, как жили в Правеке. Даже оставили пустое место между Красным и Херубином. В Правеке там стоит дом Флорентинки.

Как-то в начале сентября в это лесное поселение пришла Колоска со своей дочерью. Было видно, что девочка больна. Она еле волочила ноги. Вся в синяках и с сильной горячкой. Павел Божский, который выполнял в лесу обязанности врача, подошел к ним со своей сумкой, в которой были йод, бинты, таблетки от поноса и сульфамидная присыпка, но Колоска не позволила ему приблизиться к дочери. Она попросила у женщин горячую воду и заварила ею травы. Мися дала им шерстяное одеяло. Похоже было на то, что Колоска хочет остаться с ними, поэтому мужчины смастерили ей домик в земле.

Вечером, когда лес умолкал, все сидели у скудных костерков и прислушивались. Иногда ночь озарялась, словно где-то неподалеку бушевала гроза. Потом они слышали приглушенный лесом низкий, страшный гул.

Случались смельчаки, которые ходили в деревню. За картошкой, дозревающей в огородах, за мукой или просто потому, что не могли вынести жизни в неопределенности. Чаще всего ходила старая Серафиниха, которая уже не боялась за свою жизнь. Иногда с ней шла какая-нибудь из снох, это от одной из них Мися услышала:

— У тебя нет больше дома. Осталась только куча щебня.

С тех пор как люди из Правека сбежали в лес и жили там в выкопанных землянках, Злой Человек не мог найти себе в лесу места. Люди пролезали везде, в каждый перелесок, на каждую полянку. Копали торф, искали грибы и орехи. Отходили в сторонку за наспех сооруженный лагерь, чтобы оправиться прямо на куст земляники или на свежую траву. В более теплые вечера он слышал, как они совокуплялись в кустах. С удивлением он смотрел, какие никудышные они строили укрытия и сколько у них это занимало времени.

Теперь он наблюдал за ними целыми днями, и чем больше на них смотрел, тем больше боялся и ненавидел. Они были шумные и неестественные. Без остановки шевелили своими ртами и выбрасывали из себя звуки, которые не имели никакого смысла, которые не были ни плачем, ни криком, ни урчанием удовольствия. Их речь ничего не означала. Везде они оставляли после себя следы и запахи. Они были бесстыдные и неосторожные. Когда пришли эти ужасные громыхания, а ночью небо окрашивалось красным, они впадали в панику и отчаяние, не знали куда бежать и где укрыться. Он чувствовал их страх. Они воняли, словно крыса, попавшая в ловушку Злого Человека.

Запахи, окружавшие их, раздражали Злого Человека. Правда, среди них были и приятные, хоть и незнакомые: запах жареного мяса, вареной картошки, молока, кожухов и шуб, запах кофе из цикория, пепла и ржаных зернышек. Были также запахи страшные, не животные, чисто людские: мыла, карболки, щелочи, бумаги, оружия, смазки и серы.

Злой Человек встал однажды на краю леса и посмотрел на деревню. Она была пустая, остывшая, как падаль. У некоторых домов были разорены крыши, у некоторых выбиты стекла. В деревне не было ни птиц, ни собак. Ничего. Такой вид понравился Злому Человеку. Раз люди вошли в его лес, Злой Человек вошел в их деревню.

В книжице «Ignis fatuus, или Поучительная игра для одного игрока» описание Третьего Мира начинается так:

Между Землей и Небом существует Восемь Миров. Они неподвижно висят в пространстве, как проветривающиеся перины.

Третий Мир Бог сотворил очень давно. Он начал с морей и вулканов, а закончил растениями и животными. Но поскольку в акте творения нет ничего возвышенного, только труд и еще раз труд, Бог устал и потерял охоту. Свежий мир показался Ему скучным. Животные не понимали его гармонии, не восхищались им, не восхваляли Бога. Ели и размножались. Не спрашивали у Бога, зачем Он сделал небо голубым, а воду мокрой. Еж не удивлялся своим колючкам, а лев своим зубам, птицы не задумывались о своих крыльях.

Такой мир существовал очень долго и смертельно наскучил Богу. Сошел тогда Бог на землю и каждому встреченному животному насильно давал пальцы, руки, лицо, тонкую кожу, разум и способность удивляться — превращал животных в людей. Но животные вовсе не хотели быть превращенными в людей, потому что люди казались им страшными, как монстры, как чудовища. Поэтому они сговорились, поймали Бога и утопили Его. Так оно и осталось.

В Третьем Мире нет ни Бога, ни людей.

Мися надела на себя две юбки, два свитера, голову окутала платком. Тихо, чтобы никого не разбудить, выкралась из землянки. Лес приглушал монотонную канонаду далеких орудий. Она взяла рюкзак и уже собралась было двинуться в дорогу, как увидела Адельку. Малышка подошла к ней.

— Я иду с тобой.

Мися рассердилась:

— Возвращайся в землянку. Марш. Я скоро приду.

Аделька судорожно вцепилась в ее юбку и начала плакать. Мися заколебалась. Потом вернулась в землянку за кожушком дочери.

Когда они стояли на краю леса, то думали, что увидят Правек. Но Правека не было. На фоне темного неба не видно было ни малейшей струйки дыма, не горели огни, не лаяли собаки. Только на западе, где-то над Котушувом, низкие тучи мигали коричневым светом. Мися задрожала, и ей вспомнился какой-то давний сон, в котором именно так и было. «Я сплю, — подумала она. — Я лежу на нарах в землянке. Я никуда не пошла. Мне это снится». А потом она подумала, что, наверное, уснула еще раньше. Ей показалось, что она лежит на своей новой двойной кровати, а рядом спит Павел. Нет никакой войны. Ей снится длинный кошмар, про немцев, про русских, про фронт, лес и землянки. Это помогло — Мися перестала бояться и вышла на Большак. Мокрые камни на дороге захрустели под ее туфлями. Тогда Мися подумала с надеждой, что уснула еще раньше. Что ее утомило монотонное вертение ручки кофемолки и она уснула на скамейке перед мельницей. Ей совсем мало лет, и сейчас ей снится детский сон о взрослой жизни и войне.