– А о разбое там… ничего… нет?..

– Ага, и о разбое есть! Два! Я их грабил, привязывал к кроватям и…

– Что-то они долго там. – Пащенко посмотрел на часы. Взяв с панели телефон, он то же самое сказал скучающему напротив Пермякову.

– А что ты хотел? – Струге слышал, как трубка заговорила в ухо Пащенко голосом следователя. – Там, если верить информации, целина не поднятая…

Прокурор отключил связь.

– Поднятая или нет, но четыре часа – это много даже для симфонического оркестра вместе с дирижером. Струге, ты как думаешь? Кто-нибудь поверит, что я принудил женщину вступить в половую связь против ее воли? Мне почему-то в голову пришло, что это «прокурорская» статья. Не знаешь, почему?..

Струге выплюнул в окно крошку табака и поднял стекло.

– Где ты в нашем Уголовном кодексе видел статью, предусматривающую уголовную ответственность за принуждение к действиям сексуального характера в пользу третьих лиц? Молчи, прокурор… – Вспомнив о половом статусе хозяйки квартиры, он лукаво посмотрел на друга. – Тут только развратными действиями попахивает. Но тебе повезло – Самородовой больше четырнадцати.

Пащенко воспрянул духом.

– Знаешь, не каждый день… – Ухмыльнувшись, он махнул рукой и ударил по подвешенному к зеркалу вымпелку «375 лет Прокуратуре России». – Черт знает что в голову лезет. Эх, хорошо толкового судью под боком иметь. Нет, что-то они на самом деле задерживаются. Может, сходить?

– Со свечой постоять? – Струге посмотрел на Вадима. – Мы же договорились – не подниматься в квартиру, пока из нее не выйдет Перец. Стучимся в дверь лишь при очевидном форс-мажоре. В любом случае заворачиваем Перченкову руки, а Самородову сдаем РУБОПу, Земцову. Все. Сейчас пять минут первого. Выходящего на улицу Перца я не заметил. Поскольку он направлялся в квартиру с определенными намерениями, можно с уверенностью говорить, что Галка рискнула оскоромиться, чтобы избежать неприятностей.

– Не нравится мне все это.

– А кому такое понравится? Это ни мне не по душе, ни Самородовой. Только, как ты говоришь, «а что делать»? Самое глупое, что можно в этой ситуации сделать – это войти в квартиру, задержать Витю и поломать всю игру. Вадик, это тот случай, когда твой подозреваемый не расколется даже в том случае, если его будут расчленять на части. Лишних восьми лет в резерве у Перца нет и он ни за что не возьмет на себя кражу собственного дела по разбою! Нет у Струге дела – нет доказательств этой кражи. Нет и разбоя. Исчезновение одной бумажной папочки превращает Перченкова из махрового преступника в законопослушного гражданина.

Пащенко почесал подбородок.

– Знаешь, брат Струге, такое чувство, что тебе доверили пробить пенальти, а ты опарафинился. Что-то тут не по плану, который мне так грамотно изложил…

– Этот план ты придумал, Вадим. – Прокурор на секунду замер, потом неожиданно распахнул дверь. – Идем, Антон. Идем быстрее…

После первого порыва, когда детали не замечаются, а мысли работают лишь в одном направлении, Перец стал ощущать прилив дискомфорта. В те мгновения, когда он, забыв обо всем, отчаянно трудился и потел, цветочница умудрялась пить какой-то крепкий спиртной напиток, курить, а к моменту апогея страсти даже включила телевизор. Ее игривые вопросы закончились, теперь она, выглядывая из-за плеча согбенного Перченкова, щелкала телевизионным пультом и смотрела диснеевские мультяшки. Первое время Перец относил это за счет очередной прихоти капризной барышни, привыкшей делать это не как все нормальные люди, но потом стал в этом сомневаться. Самородова вела себя в постели так, словно отрабатывала трудовую повинность.

Трижды она вставала, уходила в ванную, мылась, словно только что приехала с картошки, и снова ложилась, как на плаху. «Наверное, я с шубой продешевил, – подумал Перченков, разглядывая литые формы Самородовой, – тыщ на десять… Нет, на пятнадцать».

У него окончательно испортилось настроение, когда во время очередной отлучки Галки он услышал шуршание своего целлофанового пакета, который он оставил в коридоре. «Это еще что за едрит-твою мать?! – мгновенно вскипел он. – Да она меня шмонает!» Выходило так, что в отличие от Перца, который считал, что продешевил с шубой, Самородова считала, что переплатила. Вот тебе и сексуальные игры. Получается, девка пригласила его, чтобы обчистить? Волна эротизма в настроении Перченкова была снесена потоком гнева. Витя сунул в зубы сигарету, оделся и пошел в ванную, из которой опять доносился плеск воды. «Вот сучка», – пережевывал фильтр Перец, – она после меня, как после чумного отмывается. И чего я так на эту заразу запрыгнул? Весь кайф перебила, стерва».

– Как водичка, Гал? – спросил он, распахивая дверь.

Самородова, не ожидавшая его появления, присела в ванну.

– Ты мыла-то не жалей, красота моя ненаглядная. И с пемзой, с пемзой…

– Ты чего вскочил-то?

Витя выплюнул окурок в унитаз.

– Надоело. Скольжу по тебе, как по гимнастическому бревну. А это, Галка, называется – онанизм. Так и ослепнуть можно. Ты чего в пакете-то рылась, лапонька?

После коротких препираний Самородова заявила, что искала сигареты. На это Перец ответил, что тех, которые лежат на тумбочке у кровати, «не выкурить за ночь даже с помощью задницы». Галка с каждым вопросом все больше терялась, и уже через пять минут стало совершенно очевидно, что легла она под Перца не по причине влечения, а по нужде.

– Кто ж тебя на такое блядство сподобил, Галина? – сочувствующе произнес Перченков. – Что ты такое совершила в жизни, за что расплачиваться нужно таким узкопрофильным способом?

Понимая, что добиваться правды таким образом можно и до утра, Перец шагнул в ванную, схватил Самородову за волосы и окунул в воду. Через мгновение он был уже с ног до плеч в водных брызгах, но цветочницу не отпускал. Когда ее барахтанья в ванне стали принимать конвульсивный характер, он рывком выдернул ее из воды. Не давая продышаться, заорал что было сил:

– Ну!! Говори, сука, что ты там удумала?!! И с кем удумала!!

– Прокурор транспортный приходил… Пащенко…

– Ты что, дура, издеваешься? – взбесился Перченков. – Ты вообще представляешь, идиотка, что такое прокурор и чем он занимается?! Ты хочешь втюхать мне мульку, что он заставил тебя трахаться со мной?!

– Да!! – взревела от унижения и отвращения к самой себе Самородова. – Да!! Дело у них какое-то потерялось! И они думают, что ты его спер!!! Понял, сексопат, или нет?!

– Вот оно что… Вот оно как… – Витя присел на край ванны и расхохотался так, что она снова дернулась в угол. – Вот, значит, что ты в пакете искала! У тебя, мама, мыши в голове норку роют. Ты хорошо представляешь себе чувака, который ходит по городу и носит в пакете с запасными носками уголовное дело? Ладно, где эти сутенеры?

Галка призналась, что «рядом», но где это «рядом» находится, она пояснить не смогла даже после пяти погружений под воду. Когда у обоих закончились силы, Перец вышел из ванной, быстро оделся и забрал пакет. «За пропавшее уголовное дело они меня живым отсюда не выпустят», – решил он. Перченкову, всю свою сознательную жизнь проведшему в столкновениях с ныне действующим законодательством, было очень хорошо известно, на что пойдут преследующие его люди. Погоню он чувствовал и раньше. Каждый час, каждую минуту он ощущал на своем затылке тяжелое дыхание преследователей. Однако так близко они не приближались еще никогда. Осторожно распахнув дверцу, он выбрался на балкон. Выступ с ограждением находился на тыльной стороне дома, а это означало, что внизу его не ждут. Сама обстановка, которая, по мнению людей, подложивших под него Самородову, должна царить в квартире, никак не должна привести к тому, что один из партнеров после трех часов бурного секса будет уходить от любимой по стене дома.