а «окончание второго тома», но «сестра откровенно сказала Гоголю, что ей теперь не до чтения и не до его сочинений». «Мне показалось, – писал далее Арнольди, – что он немного обиделся этим отказом; я же был в большом горе, что не удалось мне дослушать второго тома до конца»[207].

Тем не менее к середине июля 1851 года Гоголь возвращается в Москву, «чтобы заняться делами по части приготовленья к печати „Мертвых душ“ второго тома», но при этом жалуется на изнеможение: «…едва в силах водить пером, чтобы написать несколько строчек записки, а не то что поправлять или даже переписать то, что нужно переписать» (письмо П. А. Плетневу от 15 июля 1851 г., Москва).

Во второй половине июля (не позднее 25-го) он едет на подмосковную дачу к С. П. Шевыреву в с. Троицкое (Кагулово) и читает ему «в обстановке величайшей секретности» написанные к тому времени главы «Мертвых душ».

Об атмосфере этого чтения сохранилось свидетельство Н. В. Берга, оказавшегося в это время там в гостях:

В 1851 году мне случилось жить с Гоголем на даче у Шевырева, верстах в двадцати от Москвы, по рязанской дороге. Как называлась эта дача, или деревня, не припомню. Я приехал прежде, по приглашению хозяина, и мне был предложен для житья уединенный флигель, окруженный старыми соснами. Гоголя совсем не ждали. Вдруг, в тот же день после обеда, подкатила к крыльцу наемная карета на паре серых лошадей, и оттуда вышел Гоголь, в своем испанском плаще и серой шляпе, несколько запыленный. В доме был я один. Хозяева где-то гуляли. Гоголь вошел балконной дверью, довольно живо. Мы расцеловались и сели на диван. Гоголь не преминул сказать обычную свою фразу: «Ну, вот теперь наговоримся: я приехал сюда пожить!..» Явившийся хозяин просил меня уступить Гоголю флигель, которого я не успел даже и занять. Мне отвели комнату в доме, а Гоголь перебрался ту же минуту во флигель со своими портфелями. Людям, как водится, было запрещено ходить к нему без зову и вообще не вертеться без толку около флигеля. Анахорет продолжал писать второй том «Мертвых душ», вытягивая из себя клещами фразу за фразой. Шевырев ходил к нему, и они вместе читали и перечитывали написанное. Это делалось с такою таинственностью, что можно было думать, что во флигеле, под сению старых сосен, сходятся заговорщики и варят всякие зелья революции. Шевырев говорил мне, будто бы написанное несравненно выше первого тома. Увы! Дружба сильно увлекалась…[208]

Вернувшись в Москву, Гоголь пишет Шевыреву:

Убедительно прошу тебя не сказывать никому о прочитанном, ни даже называть мелких сцен и лиц героев. Случились истории. Очень рад, что две последние главы, кроме тебя, никому неизвестны. Ради Бога, никому (письмо от 25–26 июля 1851 г.).

Секретность, как полагал Ю. В. Манн, вызвана была тем, что последние главы, пятую и шестую, Гоголь еще никому в Москве не читал и не был в них уверен[209]. В ответной записке от 27 июля 1851 года Шевырев заверял:

Успокойся. Даже и жене я ни одного имени не назвал, не упомянул ни об одном событии. Только раз при тебе же назвал штабс-капитана Ильина, но и только. Тайна твоя для меня дорога, поверь. С нетерпением жду 7‐й и 8‐й главы[210].

Шевырев услышал тогда семь глав, в чем признался (уже после смерти Гоголя) М. Н. Синельниковой в письме от 2 апреля 1852 года:

Из второго тома он читал мне летом, живучи у меня на даче, около Москвы, семь глав. Он читал их, можно сказать, наизусть по написанной канве, содержа окончательную отделку в голове своей[211].

Из этих строк видно, что при всей завершенности текста Гоголь продолжал вносить в него изменения и некоторые из них не были еще письменно зафиксированы[212].

После чтения семи глав (на три главы больше, чем Аксаковым) Шевыреву, из которых шесть глав были совершенно окончены, а седьмая почти готова к печати[213], Гоголь, как впоследствии писал в некрологе М. П. Погодин, летом 1851 года «читал многим главы (до семи), из второго тома „Мертвых душ“, и сам попросил напечатать известие в журнале о скором его издании вместе с умноженным первым»[214]. С. Т. Аксакову он в это время писал:

Здравствуйте, бодрствуйте, готовьте своих птиц, а я приготовлю вам душ, пожелайте только, чтобы они были живые живьем так же, как живы ваши птицы… (письмо С. Т. Аксакову от 20 сентября 1851 г., Москва)[215].

Сведения о возможном появлении второго тома проникли в это время и за границу. Ф. И. Иордан сообщал жившему в Италии А. А. Иванову, что Гоголь «кончил свои „Мертвые души“ и готовит пустить их в цензуру» (письмо от 18 августа 1851 г., Петербург[216]). Осторожнее был П. А. Плетнев, придав этой информации все еще вопросительный характер. «Печатается ли второй том „Мертвых душ“?» – узнавал он в письме от 6 октября 1851 года у Погодина[217].

О том, что Гоголь желал видеть второй том «Мертвых душ» напечатанным, свидетельствовал в своих воспоминаниях и П. В. Анненков. В сентябре 1851 года он встретился с Гоголем и спросил о втором томе поэмы:

По крайней мере, на мое замечание о нетерпении всей публики видеть завершенным наконец его жизненный и литературный подвиг вполне, он мне отвечал довольным и многозначительным голосом: «Да… вот попробуем!»[218]

Осенью 1851 года Гоголь прочитал новую редакцию первой главы, возникшую в результате многочисленных переделок, Д. А. Оболенскому и А. О. Россету, младшему брату А. О. Смирновой. Оболенский вспоминал, что «рукопись, по которой читал Гоголь, была совершенно набело им самим переписана» и что поправок он в ней «не заметил»[219]. В особенности он отмечал расхождения в мотивировке причин выхода в отставку Тентетникова между тем текстом, который он слышал в чтении Гоголя, и тем, который был впоследствии напечатан по уцелевшей рукописи (см. с. 135 наст. изд.)[220].

В октябре состоялись еще два чтения поэмы – сначала Аксаковым, а затем С. П. Шевыреву. Новое чтение в Абрамцеве со слов И. С. Аксакова описывал впоследствии Г. П. Данилевский:

И. С. Аксаков ответил мне, что в начале октября Гоголь был у них в деревне, Абрамцеве, под Сергиевской лаврой, где читал отрывки из этого тома их отцу и потом Шевыреву,