На самом деле это просто барак, в котором и останавливаться совестно. А сколько там клопов, хоть мешками выноси. Да и идти дальше…

Спустились по шатким деревянным ступеням крутой вокзальной лестницы куда-то вниз. Глаза понемногу привыкли к темноте. Дегтярный мрак отступил. Выходило, что прав дежурный – можно вполне обходиться без освещения, все видно. Оказались на небольшой привокзальной площади. Слева от них стояло, как и говорил проводник, здание в три этажа. Это была первая гостиница, указывая на которую, дежурный сказал:

– Если вам у Савельевой не понравится, то вот здесь можно будет остановиться, в другом! – Он сказал «в другом», а получилось вроде как «в лучшем»!

– Хорошо-хорошо, мы тебя поняли! – оборвал его чиновник особых поручений. – А сейчас веди к Савельевой.

– Да веду, веду!

То, что дежурный называл дальше, на деле оказалось рядом. Прошли немного и остановились возле другого дома, похожего на первый, только в два этажа.

– Вот это и есть постоялый двор Савельевой. Постучите в дверь, вам откроют.

– А что света в окнах нету? – Кочкин подозрительно осмотрел фасад.

– Да уже спят, время-то позднее. Ну, вы стучите, а я пойду.

После того как в темноте затихли шаркающие шаги дежурного по станции, Кочкин забарабанил в дверь. Она казалась крепкой, под ударами не прогибалась, только глухо гудела. На стук открылось окно второго этажа, из него выглянула, судя по очертаниям, женская голова.

– Кто там, кому дома не сидится? – спросила голова осипшим голосом. – Нечего тута шастать, идите себе, а то я сейчас кастрюлю с кипятком на вас опрокину!

Начальник сыскной ничего не сказал на это, только хмыкнул в темноте, а Кочкин громко выкрикнул:

– Довольно негостеприимно вы встречаете возможных клиентов! Нас к вам Николай направил!

Эти слова прозвучали как «Сезам, откройся».

– А, раз так, я сейчас спущусь, – вмиг подобрела голова. – Только вы никуда не уходите, я мигом!

Наверху что-то зашумело, затопало. В глубине дома послышались торопливые шаги, которые приблизились к двери. Раздался шум отодвигаемых запоров. Скрип несмазанных петель. За дверью, держа в руках коптящую масляную лампу, стояла уже немолодая женщина, наспех одетая, в криво повязанном платке. На плечи была накинута старенькая шаль. Вытягивая шею, хозяйка старательно разглядывала поздних гостей.

– А вас точно Николай послал, а то, может, вы разбойники какие?

– Послушайте, женщина, – начал Кочкин, – мы ведь можем и в другой гостинице остановиться. В той, что ближе к станции, там, говорят, и чище будет, чем у вас, и клопов поменьше…

– Это кто же такое говорит? Неужто Поликашка, дрянь железнодорожная? Он мне всю клиентуру отваживает, всех, кто бы ни приехал к нам в Сорокопут, к Мамыкиным заворачивает. А знаете почему? Потому что приплачивает ему Раиса, вот он и брешет, что у них там чисто. А где она, чистота-то, где?

– Ну так вы, что же, хозяйка, так и будете нас на пороге держать или все же впустите в дом? – прервал душевные излияния Савельевой Фома Фомич.

– Да вы уж простите меня, я после прошлогоднего случая остерегаться стала… – Хозяйка, отступив в сторону, пригласила приезжих войти внутрь. Затем, поставив лампу на пол, заложила дверь на засов.

– А что случилось в прошлом году, какое такое происшествие? – осматривая небольшую комнатку и недовольно шмыгая носом, спросил Кочкин.

– Да чуть было не убили меня люди злые, разбойники. Вот, так же как и вы, пришли, и время такое же. Темно, не разглядеть. Стучат, я их спрашиваю: «Кто?» Они: «На постой». Ну я и впустила. А они меня за горло, и давай душить, деньги требовать… А откуда они у меня, деньги-то эти? Постояльцев нету. Если какие и приезжают, то Поликашка прямо со станции их к Мамыкиным отправляет… Да это, наверное, он, Поликашка, разбойников на меня натравил. Больше некому. Он, гад!

Слушая хозяйку и идя за ней следом, сыщики поднялись по узкой скрипучей лестнице на второй этаж и пошли по коридору. Свет от лампы падал то на левую стену, то на правую. Хозяйка подвела их к двери номера, открыла и, приглашая войти, сказала:

– Вот тут и располагайтесь. Про оплату утром договоримся, а пока отдыхайте!

После этих слов хозяйка ушла. И поскольку лампу унесла с собой, в гостиничном номере наступила темнота.

Однако делать было нечего, поставив на пол дорожные саквояжи, сыщики, не раздеваясь, легли на кровати поверх одеял и почти одновременно уснули.

Первым открыл глаза Фома Фомич, за ним Кочкин. В дверь номера громко и настойчиво стучали.

– Кто там? – садясь на кровати и спуская ноги на пол, сонным голосом спросил чиновник особых поручений.

– Я это, хозяйка! – послышалось из-за двери.

– Что вам нужно?

– Так ведь ночь прошла, уже утро, про оплату договориться…

– А который час?

– А мы часов не держим, нам они за ненадобностью, баловство одно! – ответила хозяйка.

– Половина шестого утра! – сказал недовольным голосом, глядя сощуренными полуспящими глазами на циферблат своих часов, фон Шпинне.

– Хозяйка, только половина шестого! – прокричал Кочкин. – Дайте нам еще поспать.

– Вот договоримся про оплату, а там, что же, спите… – неслось из-за двери.

– Впусти ее, не отвяжется! – сказал Фома Фомич и сел на кровати.

Кочкин, вступив в свои штиблеты, поднялся, быстрым шагом подошел к двери и распахнул. В коридоре стояла хозяйка. Теперь ее можно было хорошо рассмотреть, правда, добавить к тому, что это немолодая женщина, было нечего. Пожалуй, кроме того, что голова ее была непокрытой, волосы растрепались, а сама она куталась в какой-то запоне, из-под которой виднелась серая рубаха.

– Ну? – с гримасой недовольства на лице дернул головой Кочкин.

– Два рубля с вас! – сказала, заглядывая в номер, хозяйка.

– Что? – задохнулся от возмущения Меркурий Фролович. – Два рубля? За одну ночь? – гремел его голос и разносился по всей гостинице. – Да этот хлев не стоит и гривенника! Старуха, ты умом тронулась, откуда такие цены?

Хозяйка, опустив глаза, молчала. Так уж повелось исстари, что цена на товар или какую услугу назначалась не из того, сколько этот товар или услуга на самом деле стоят, а из того, сколько, судя по внешнему виду покупателя, он сможет заплатить. Глядя на своих постояльцев, хозяйка решила – это два рубля. А если одеты чисто, стало быть денежки у них водятся. Вот пусть и раскошелятся, да еще спасибо скажут, что два рубля, а не четыре.

– А действительно, уважаемая хозяйка! – К двери подошел Фома Фомич, которому цена в два рубля тоже показалась чрезмерной. – Сколько вы обычно берете за номер?

– Ну… – Хозяйка продолжала смотреть на свои обутые в опорки ноги. – Это как договоримся. Бывало, что