не питбуль. Заруби себе на носу. То есть на клюве.

Весело насвистывая бодрый мотивчик и помахивая курицей, я направилась к крыльцу.

Не успела я постучать, как дверь тут же распахнулась. На пороге стояла сухонькая старушка, в драном пальто, пуховом платке и валенках. В руках она держала миску с пшеном.

– Ты чаво Ренату мучаешь? – с ходу пошла в наступление бабка.

– Ренату? – удивленно переспросила я.

– Рената, девочка моя, она тебя обидела? – запричитала бабка, вырывая у меня из рук курицу.

– Это ваша курица меня обидела. Даже напала на меня, – пожаловалась я.

– Рената охраняет свои владения! – нравоучительно подняла бабка кривой палец. – Нечего заходить без спросу в чужой двор!

– Извините, но дозваться вас из-за ворот было бы проблематично.

– Думаешь, я глухая? Я все прекрасно слышу. И тебя бы услышала. Да пусти ты курицу, садистка!

Я разжала руку. Бабка прижала несушку к груди, а та, в свою очередь, уселась поудобнее, нахохлилась и уставилась на меня недружелюбным взглядом.

– Ты кто такая, садюга? Чего явилась? – спросила бабка.

Я заметила, что взгляд у них с курицей практически одинаковый. Да и внешне они очень похожи.

– Я сотрудник собеса. Сейчас в рамках комплекса мероприятий мы проводим обход пожилых граждан с целью стабилизации качества обслуживания.

«Боже, что за бред я несу».

Бабка подозрительно на меня посмотрела и сказала:

– Что ж. Заходи тогда. Холодно на улице трепаться.

Она развернулась и пошла в дом.

Я вошла за ней следом. Дом был старый. Нет, не так. Дом был древний.

Сначала мы вошли на маленькую деревянную веранду, заваленную разносортным ценным и крайне нужным хламом. Дальше обшарпанная дверь привела нас в огромную просторную, даже достаточно чистую, но очень неуютную кухню. Потолок и стены до половины были беленые, вторая половина стен обложена тусклой голубой плиткой советских времен. Кухонные шкафчики и тумбы, судя по их виду, пережили Великую Отечественную войну. Их дверки висели вкривь и вкось, а то и вовсе отсутствовали. Посреди комнаты стоял невероятных размеров дубовый стол, массивный и филигранно сделанный. К нему прилагались такие же стулья. Очень красивый комплект.

Бабка, увидев мой интерес к столу и стульям, пояснила:

– Дед мой смастерил. Всю жизнь плотником проработал. Обещал мне и шкафчики новые, да не успел. Помер. Сердце прихватило.

– Соболезную, – отозвалась я.

– Да чего уж там, семь лет уже прошло. Летит время, летит… Чай будешь?

– Да, конечно. Спасибо.

Бабка, шаркая, подошла к стоящей в углу печи, поковыряла в ней кочергой, вздыхая и охая, сунула туда несколько деревяшек. Я услышала, как весело затрещали дрова. Заглянув в старый закопченный чайник, стоящий на печи, бабка цокнула языком и плеснула в него немного воды из стоящего рядом ведра.

– Садись за стол. Чего стоишь? В ногах правды нет, – сказала она мне, выуживая из шкафчика две большие глиняные кружки.

В них она налила немного заварки из маленького чайничка с отбитой ручкой. Потом щедро плеснула кипятка из засвистевшего на печке чайника.

Поставив кружки на стол, она добыла из шкафчика плетеную корзинку с сухарями, печеньем и карамельками, и коробку сахара-рафинада. Все это добро бабка водрузила в центр стола и села напротив меня.

Я заглянула в кружку, напиток, который в ней плескался, был практически прозрачным, с легким желтоватым оттенком.

Бабка, не моргая, уставилась на меня.

– Скажите, пожалуйста, устраивают ли вас условия проживания? Всего ли хватает? – спросила я, доставая из сумочки заранее припасенный блокнот.

– Дык нет, конечно! Сама погляди. Дом ремонта требует, крышу крыть надо. В нашей деревне даже водоснабжение по часам, поэтому пользуемся колодцами. Экономно. За воду платить не надо. – А еще участок у меня большой, я столько земли сама засадить и перекопать не могу уже. Силы не те, старая я, – продолжила бабка, подперев щеку рукой. – Вот если бы мне помощника, бесплатного… Как их там называють. Волонтеры, во! Он бы мне перекопал да посажал овощи какие, все ж свое, домашнее. С окон дует, кстати. Мне соседка говорила, что ей зять пластиковые окна поставил, и теперь у ней в хате тепло, прям Ташкент. А мне кто поставит?

– Скажите, у вас есть дети?

– Да, есть. Сын и дочь.

«Так, так. Надо разведать о дочери поподробнее, может, вчера Ляля просто навещала мать? В таком случае, она ужасная дочь. Оставлять мать жить в таких условиях, имея хороший доход, это просто отвратительно».

Задать вопрос я не успела, бабка опередила меня:

– Только сын в тюрьме сейчас сидит. В пьяной драке голову одному мужику проломил. А тот возьми и умри. Вот моего Семена и посадили. Восемь лет дали. Строгого режима. Уже половину срока отсидел.

– А дочь? Она где?

– А дочь… Дочь моя померла в прошлом году. Тромб оторвался и не стало ее. Мгновенно умерла. Прямо в электричке. В город с подружками ехала. Ни внуков мне не подарили дети мои, и сами бросили на произвол судьбы. Выживай, мать, на старости лет, как хочешь. Бросили меня, непутевые.

По морщинистой щеке скатилась крупная слеза. Бабка быстро ее смахнула и продолжила:

– Так вот еще что, никаких нормальных льгот! Я ветеран труда! И должна заказывать дрова за деньги! У меня печное отопление, без дров я просто замерзну насмерть. А никто не чешется, чтобы помочь бабушке. Сколько я порог вашего собеса обивала! Не положено, такой льготы нет. Вот и весь ответ. Нет, так сделайте! Правильно?

– Конечно, – закивала я. – Государство должно поддерживать пожилых граждан.

– Вот и я говорю, пенсия три копейки. Ни на что не хватает. Как жить-то?

– Правда ваша. А человеку не только кушать, ему и культурного отдыха хочется. Но цены очень кусаются. Вот недавно довелось мне побывать на премьере спектакля…

Я вкратце рассказала бабке суть представления. Та охала и ахала в особо напряженных местах моего рассказа, качала головой и вздыхала.

– А главную роль в этом спектакле исполняла звезда нашего драмтеатра Ляля. Слышали о такой?

– Никогда не слышала, –