– Девушка, вы не меня ждете? – Возле нее стоял парень ее роста с рыжей бородкой, рыжим чубом и яркими голубыми глазами на светлом лице. Ноутбук на плече. В руках – белая роза.

Катя подумала, что он шутит и, улыбнувшись, покачала головой. Снова стала рассматривать торопящуюся толпу. Все спешили по-разному, но спешили все.

– Вас не Катя зовут? – Парень настойчиво дотронулся до ее рукава и снова встал перед ней.

– Катя, – удивилась Катя.

– Это же вы мне писали… – парень глядел, не отрываясь. Взгляд умный и настойчивый.

– Нет, извините, это не я, – растерялась Катя, – я никогда не писала.

– Да? Правда? – Парень все не мог оторваться от ее лица. – Мне кажется, это вы…

Откуда-то сбоку из толпы появился Алексей и взял ее за локоть. Он был на полголовы выше рыжего:

– Извини, – извинился и, не обращая внимания на парня, потянул к выходу.

Катя очнулась и шагнула за Алексеем. Обернулась. Рыжий все глядел на нее, не отрываясь и не веря своим голубым глазам.

Когда вышли из театра, накрапывал мелкий дождь. Зонтика не было.

– Тебе понравилось? – спросил Алексей.

– Да. Очень. – Катя остановилась у освещенной афиши к спектаклю «Река Потудань». – Так грустно! Такая любовь удивительная! Мне плакать хочется…

– Но и светло все-таки… Как будто любовь в чистом виде, будто ее можно в стакан налить или дышать ею, как воздухом. – Алексей внимательно на нее смотрел.

– Светло? Да, – машинально согласилась Катя, думая о чем-то, – вопреки всем обстоятельствам, любовь. Отца жалко, он так ждал сына, такое одиночество… – Катя отвернулась.

– Ты и там плакала… смотрела, а слезы текли, ты их даже не вытирала!

– Да? – Катя быстро глянула на Алексея, – Ну да, я такая! Мне всех жалко.

– У тебя и сейчас следы от слез под глазами, и вот тут…

Катя дурашливо поморщилась и достала платок.

– Все? – поглядела на Алексея.

– Вот тут еще, – показал Алексей на едва заметные линии разводов на скулах. Ему хотелось дотронуться до ее лица, ему давно очень хотелось погладить ее веснушки под глазами, но он не решился.

– Я последний раз в театре была четыре года назад. В Иркутском драматическом. – Катя спрятала платок в сумочку.

– Ну да… мне вообще трудно представить, как это жить в городе, где нет театра.

– Сам театр очень интересный. Актеры билеты проверяют, и этот чай в алюминиевых кружках, картошка в мундире, надо было попробовать. Я дикая, да?

– А ты читала эту вещь раньше?

– Ты уже спрашивал, – засмеялась Катя.

– Да? – удивился Алексей.

– Конечно, читала! Отец очень любит Платонова, он почти все собрал, что выходило. А библиотека у нас в Белореченске о-о-очень хорошая. Я там работала!

– Ты тоже все время говоришь про отца… ты что, папенькина дочка? – Алексей невольно хихикнул по поводу собственной шутки.

– Да, – просто ответила Катя и весело посмотрела на Алексея, – а Федор – маменькин сынок. А когда Андрюшка родился, мы уже были большие – он у нас общий.

– Кто это – Федор?

– Старший брат…

– А-а-а… А я один в семье.

Дошли до Таганской площади. Алексей косил глаза, наблюдал за Катей, она шла тихая, думала о чем-то, иногда поднимала голову и улыбалась Алексею. В полумраке улицы лицо ее было таинственное и красивое взрослой, женской красотой.

– О чем думаешь? – спросил Алексей.

Катя махнула рукой, плечиком дернула:

– Дома полно всяких дел… там, в Белореченске.

Они обошли лужу с двух сторон, Алексей потянулся взять Катю под руку, но не осмелился и сказал, улыбаясь:

– На тебя все смотрят…

– Да? – удивилась, Катя и посмотрела вокруг.

– Да нет, – улыбался Алексей, – в театре один дядька весь спектакль глаз с тебя не сводил. Вроде на сцену смотрит, а глаза косит! И в антракте многие смотрели. Ты не заметила?

– Нет…

– И даже, когда ты идешь… – Алексей остановился, взял Катю за локти, стал внимательно, даже строго ее рассматривать, как будто для какого-то дела.

– А на тебя разве не смотрят? – Катя спокойно ему улыбалась.

– На тебя по-другому. Внимательно. Словно хотят потрогать.

Насти дома не было.

– А где она работает? – спросил Алексей, снимая куртку.

– Я не знаю, она не говорит.

– На нашем рынке она, сметаной торгует. Прямо красная стала, когда меня увидела. – Алексей наливал воды в чайник.

– Да? – Катя села за стол, – а азербайджанец, с которым она приходила, он худой и выше Насти? Узколицый такой.

– Худой, да, как я, примерно.

– У тебя плечи широкие, а он такой весь узкий, женственный.

– Похоже. Его Мурад зовут. Ты точно есть не хочешь?

– Откуда ты знаешь? – удивилась Катя.

– Он сам представился. Такой, на понтах весь.

Катя молча о чем-то думала.

– Тебе не нравится? – Алексей нарезал сыр.

– Что не нравится?

– Ну, что сестра на рынке торгует.

Катя посмотрела на Алексея, носик сморщила:

– Я тоже на рынке торговала!

– Ты?!! – удивился Алексей.

– Да, копченой рыбой. Лещи! Омули! Мы с мамой в Иркутске продавали.

Чайник кипел на плите, Алексей, застыв, смотрел на Катю, с удивлением дернул головой и выключил газ.

– Это тебе не нравится, когда торгуют на рынке?

– Не знаю, я ничего такого не подумал. – Алексей заваривал чайничек. – Просто странно, ты совсем не похожа… ну-у… – Алексей смотрел на Катю и искал слова, – не похоже, что ты из какой-то такой семьи… Я не знаю, конечно… – Он засмущался и быстро добавил: – Вы что, очень бедно жили?

– Не знаю. У нас там все так живут…

– Ну да, я понимаю. – Алексей замолчал, осторожно посмотрел на Катю, потом улыбнулся. – Ты литературу лучше меня в сто раз знаешь, музыку классическую слушаешь и вдруг какой-то рынок! Я тоже, кстати, мог бы торговать на рынке. Я барменом работал! А однажды чуть сетку морковки не стащил в «Пятерочке», уже засунул ее в рюкзак, такой голодный был! – Алексей засмеялся и затряс головой. – А почему вы сами не ели эту рыбу, если голодали?

– Мы никогда не голодали, у нас же свое хозяйство. Куры, кролики, два огорода. Когда дед был жив, овец держали.

Алексей стоял с горячим чайником в руках.

– Совсем ничего не понимаю, у тебя отец математик в школе, всего Платонова собрал и овец держит?