Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марк Илларионович демонстративно глянул на часы. Половина двенадцатого ночи. Сумерки уже давно за окнами.
– Ничего не понимаю, – озадаченно тряхнул он головой.
– Чего тут понимать? – едко, но с теплотой во взгляде усмехнулась Агата. – Села в лодку, пять минут и здесь...
Неуверенно, но пытаясь быть смелой, она переступила порог, зашла в дом, в горнице без приглашения села на стул за столом.
– И мама разрешила?
– Им сейчас не до меня.
– Кому им?
– Ну, папа же вернулся. Они сейчас заняты.
– Чем? – встрепенулся Панфилов.
Если она хотела уколоть его, то ей это удалось.
– Ну, вы же взрослый мужчина, вы должны понимать... – не без ехидства сказала она.
– Что тебе здесь надо?
– Спасибо пришла сказать.
– За что?
– Папа сказал, что вы не стали его топить. Хотя могли...
– Это не повод для того, чтобы прийти ко мне ночью, да еще втайне от родителей...
– А что вы пьете?
Она взяла со стола флакон с коньяком, повертела его в руках.
– «L’Art de Martell», – прочитала она. – Бутылка красивая, необычная. Французский коньяк. Наверное, хороший?
– Не жалуюсь.
– А можно мне чуть-чуть? Для пробы?
– Ага, сейчас... Пошли, я тебя домой провожу.
Панфилов взял ее за руку, но девушку вырвалась.
– Не троньте меня! А то закричу!
– Ты для этого и пришла? Чтобы кричать?
– Нет... Но я не хочу уходить.
– А на суде ты скажешь, что не хотела приходить. Скажешь, что я силой тебя к себе затащил.
– Какие глупости!
– Увы, но эти глупости часто становятся реальностью... Зачем ты пришла?
– Ну, уж вовсе не для того, чтобы напакостить. А то вы уже подумали... Сычом на меня смотрите.
– Ты ставишь меня в неловкое положение. Половина двенадцатого ночи, кроме нас, в доме никого нет, тебе всего шестнадцать лет...
– Вы забыли сказать, что я еще дочь любимой женщины, да?
– Не будем говорить об этом.
– Почему?
– Потому...
– А я знаю почему. Боитесь, что вскрою себе вены?
– Боюсь... Мне кажется, тебе уже пора.
– Я сама решаю, когда мне пора, а когда нет! – по-детски взбалмошно заявила Агата.
И выставила вперед руки, как будто он собирался на нее напасть, а она готовилась его остановить.
– И вены вскрывать себе не буду!
– Очень на это надеюсь.
– Я знаете... Я знаешь, что сделаю?!
Агата схватила бутылку и до того, как Панфилов отобрал ее, успела сделать несколько глотков.
– Ты чокнутая!
– Я такая же, как моя мать! – на истеричной ноте воскликнула девушка.
– Неправда. В твоем возрасте твоя мать по ночам ко мне не приходила.
– Ну как же! А когда ты с Нонной Сергеевной!..
– Во-первых, это совсем другое дело, – грозно нахмурился Панфилов. – А во-вторых, не твоего ума...
– Я все про вас знаю!
– Знай себе, пожалуйста.
– Моя мама тоже таблеток наглоталась!
– Что значит – тоже?
– А то, что я и наглотаться могу...
– Ты и мать шантажируешь. И меня.
– Это не шантаж. Это наследственное...
– Даже так?
– Я же на мать очень похожа, в молодости.
– Никто не спорит.
– Она тебя тогда любила...
– А сейчас?
– При чем здесь то, что сейчас. Разговор о том, что было тогда... Она тебя любила. И я тебя...
Агата запнулась, испуганно отвела в сторону взгляд, в замешательстве вжала голову в плечи.
– Все сказала? – спросил он, уверенный в том, что у нее хватит духу продолжить свое признание. – Если все, тогда до свиданья!
– А если нет?
– Тогда тем более.
– Не надо меня гнать.
Агата прибегла к оружию из женского арсенала – пустила слезу.
– Я пришла не для того, чтобы угрожать, – не глядя на него, сказала она. – Просто ты мне очень-очень нравишься...
– Это детская влюбленность. Ничего общего с настоящими чувствами она не имеет. Это пройдет.
– Но ведь мама тебя любила. И не прошло. Я знаю, что она по-прежнему любит тебя.
– Тем более.
– Ты же должен понять, что она не может быть с тобой.
– Но есть ты? – провокационно спросил он.
– Да, есть я. И я очень похожа на свою маму...
– Похожа. Но я не похож на того, прежнего молодого лейтенанта. Я тебе в отцы гожусь...
– Ничего страшного.
– Как будто тебе все равно... Однажды ты уже говорила, что готова принести себя в жертву.
– Может быть... Поверь, все очень серьезно.
Агата смотрела на него широко раскрытыми глазами. Сколько детской наивности в ее взгляде, но вперемешку с горячим чувством.
– Это сейчас тебе так кажется, – покачал он головой. – Со временем это пройдет... Представь себе, года через три ты выйдешь за меня замуж. Мне тогда уже будет сорок шесть лет. Может, мне к этому времени майора присвоят, но я как был, так и останусь старшим участковым. Дома у меня нет, денег – только зарплата. А ты привыкла к роскоши...
– Родители будут помогать, – как о чем-то уже решенном сказала она.
– Умнее ничего не придумала? – Панфилова не столько раздражал этот разговор, сколько забавлял. – Твои родители? Мне?
– Ну, не будут – и не надо. Так проживем.
– Ты в институт поступишь учиться. Студента молодого найдешь, богатого. Влюбишься, проклянешь меня...
– Не влюблюсь... И почему именно богатого?
– Поверь, я знал много женщин, и лишь одна из десяти была бы рада раю в шалаше. А может, одна из двадцати. Или даже из сотни...
– Вот я и есть одна из сотни.
– Что, и не хотела бы в роскошном дворце жить, с колоннами, с золотыми люстрами? Швейцары в ливреях, лакеи на запятках кареты с «роллс-ройсовским» мотором, парки, фонтаны, крутые берега, океан. На причале мегаяхта, сто шестьдесят метров длиной...
Панфилов смахнул со стола флакон, сделал два больших глотка прямо из горлышка. Хотел бы он сейчас оказаться в таком дворце посреди океана...