недостоин снова служить Народу и не будет отправлен в Бассейны. Поэтому ученые не изменят его и урожай фортлика немного уменьшится, и какому-то ребенку суранита будет отказано в праве родиться.

– Отказано? – Я был ошеломлен этим откровением, новым понимаем, возникшем во мне. – Родиться? – повторил я. Потом понял все значение ее слов. – Ваше государство делает это? Позволяет или отказывает в праве родиться?

– Конечно, Хьюла. Это необходимо. – Она говорила со мной с тем же терпением, с тем же стремлением помочь понять, с как им я мог бы оправдывать в разговоре с арабом из бездорожной пустыни закон, по которому нужно двигаться только на зеленый свет. – В пределах четырех стен Мернии может прокормиться только определенное количество. Равновесие между потребностями Народа и удовлетворением этих потребностей такое деликатное, граница между жизнью и смертью такая непрочная, что Народ может выжить только со строгими предосторожностями.

Я понял ее довод.

– Ваша экономика тщательно спланирована! – воскликнул я. – Не случайно, но по навязанным вам условиям, нищетой вашего окружения. – Теперь я понимал причину возникновения их Веры, безжалостность их Закона. – Ваше тоталитарное государство…

Меня остановил приближающийся к нам грохот множества копыт. Я повернулся. По полю фортлика скакали лошади – табун лошадей, который гнали всадники в мундирах стражников рабочих отрядов. Кавалькада скакала прямо через волнующуюся траву, и от этого зрелища у меня сердце забилось чаще.

Они были уже почти рядом с нами. Всадники закричали. Передние ноги тренированных животных уперлись в поверхность. Чистокровные лошади остановились, выделывая курбеты. Одни стражники соскочили. они сразу принялись связывать вожжи, строя лошадей в упряжку. Другие снимали с седел мотки кожаных канатов и привязывали их к лузану.

Мое внимание привлекло нечто странное в этих лошадях. Я подошел, чтобы лучше рассмотреть их. Голова кроткая, челюсти тяжелей, чем у наших лошадей. Они смотрели на меня большими глазами, ржали и рыли копытами землю. Роскошные щетки на ногах полностью закрывали бабки. А копыта….

Это не копыта. Не лошадиные копыта. Ноги заканчиваются тремя затвердевшими пальцами. Три пальца!

Я ударил кулаком по ладони.

Если бы я был ростом, как в Верхнем Мире, эти лошади для меня были бы размером с сенбернаров. Их копыта разделены на три пальца. Это не лошади, а отдаленные предки наших лошадей. Эогиппусы, эволюционные предшественники лошадей. Лошади рассвета, которых уже пятьдесят тысяч лет не было на поверхности Земли! [Тарпаны – вымершие предки лошадей. Слово «эогиппус» состоит из двух греческих корней: «эос» – заря, «гиппос» – лошадь. Жили пятьдесят миллионов лет назад и были размером с кошку. – Прим. пер.]

Глава V

Заявление Эдит Норт, медицинской сестры, продиктованное автору

Мужчины такие глупые! Любая женщина сразу поняла бы, что доктор Стоун лжет, когда он вечером в четверг подъехал к воротам; рядом с ним на сидении обвис Джетро Паркер; в рассказе дока было полно неувязок. Но Эд Хард и Боб Фальк проглотили это, и, конечно, три мальчика тоже.

Мерфи, повар, немного удивился, как можно судить по его моржовому лицу. Я решила, что беспокоиться но чем. Если Шон что-то и заподозрил, он ведь неисправимый член «Шинн Фейн», и для него отвращение к конституционной власти – настоящий фетиш. Он может много думать, но ничего не скажет.

Четверо мужчин отнесли Паркера в изолятор. Повара и воспитателей мы выгнали. Раздевая фермера и укладывая его поудобней, я узнала о том, что произошло.

– Я больше ничего не мог сделать, – закончил доктор Стоун. У нас есть две безопасные недели, пока не вернется его Марта от брата, и, если к тому времени не будет никаких известий о Хью, не будет больше смысла таиться.

– Вы хотите две недели держать его под снотворным, доктор? – Я не позволила ни удивлению, ни протесту проявиться в голосе. – Вы должны точно указать, что мне делать, если он умрет.

– Умрет! – Он посмотрел на меня. – Я…. я не подумал об этом. – Это я знала. Одна из первых обязанностей сестры – указывать врачу на его ошибки так, чтобы он этого не заметил. – Не получится. Мы не можем рисковать возможностью убить его.

– Можно его связать, но нельзя выпускать.

– Если мы поговорим с ним, если объясним все… – доктор помолчал, – может, мы убедим его молчать – по крайней мере какое-то время.

Я видела Кортни Стоуна в операционной, когда перед ним непрерывно возникали проблемы, способные поставить в тупик любого хирурга, и он всегда оставался невозмутимым и эффективным. Теперь, не с своей области, он превратился в растерянного мужчину.

– Нет, – ответила я. – Я, как и вы, знаю, что из этого ничего не получится. Но должен существовать способ заставить его делать именно то, что нам нужно. Может, какое-нибудь лекарство, не такое опасное, как это снотворное, или опиум. Разве не вы сами в своей лекции стажерам сказали, что человек, хорошо знакомый с медициной, может играть на человеческом теле и разуме, как музыкант виртуоз на скрипке?

– Какое-нибудь лекарство… – Он щелкнул пальцами. – Конечно. Гидробромид гиосцина! Инъекция парализует центры добровольных действий в головном мозгу и делает субъект послушным любым указаниям. Я только вчера читал об этом в исследованиях доктора Калвина Кларка, проведенных с преступниками. Мы введем одну сотую грана этого вещества, пока Паркер еще под действием снотворного. Когда придет в себя, будет повиноваться нам, как кретин.

– Я знала, что вы что-нибудь придумаете! – восхищенно воскликнула я.

– Прокипятите шприц, пока я схожу к своей машине и посмотрю, есть ли в моей медицинский сумке гиосцин.

– Вот ваша сумка. Я прихватила ее с собой, и я почти уверена, что там есть нужное средство.

Я знала, что оно там есть. Заглянула, пока они заносили Паркера.

Показания Дэвида Харда, инструктора школы Вес-Энда по физкультуре

Штат Нью-Йорк

Округ Нью-Йорк

Город Нью-Йорк

Эдвард Хард, приведенный должным образом к присяге, показывает следующее:

Летом 1934 года я был главным воспитателем в лагере Ванука для мальчиков, расположенном вблизи Олбани, штат Нью-Йорк. Лагерь был официально закрыт утром 30 августа 1934 года, но из-за возможной заразной болезни, обнаруженной после того, как большинство мальчиков разъехалось по домам, остались в карантине, кроме меня и воспитателя Роберта Фалька, сестра Эдит Норн, повар Шон Мерфи, отдыхавшие в лагере Роджер Нортон, Перси Уайт, Ричард Лоринг и Чарльз Дорси, а также соседний фермер по имени Джетро Паркер.

Чарльз Дорси и Джетро Паркер были больны и находились в изоляторе. Все остальные могли ходить по лагерю куда угодно, но не выходить за его пределы. Доктор Кортни Стоун, главный врач больницы в Олбани, отвечал за лагерь