— Желтые, — тут же ответил Макрон. — В этом нет сомнения.

— Желтые, вперед! — пискнул Луций, выбрасывая вверх крохотные кулачки. — Желтые, вперед!

— Каков, а! — с радостным смехом сказал Макрон, взъерошив малышу волосы. — Когда подрастешь, дядя Макрон обязательно возьмет тебя на гонки колесниц. Если твой папа согласится.

— Почему нет? — ответил Катон. — Может, к тому времени от некоторых вредных привычек избавится заодно.

Макрон покачал головой и вздохнул.

— Зануда.

— За… что? — с расширенными глазами переспросил Луций.

Взрослые усмехнулись, а затем лицо сенатора снова стало серьезным.

— Ты принял окончательное решение, Катон? — спросил он.

— Да, господин. Я уверен, что ты вырастишь его хорошим человеком. Если я проживу достаточно и боги дадут мне шанс на военную добычу, то я смогу купить другой дом. Для меня и Луция. Пока что у меня нет выбора. Я не могу взять его с собой на войну.

— Но ты же не на войне, — сказал Семпроний и коснулся руки Катона. — Катон, я привык к тебе, ты мне как сын. Почему вам обоим не жить у меня?

Катон печально улыбнулся.

— Хотел бы я быть на это способным. Но меня слишком терзают воспоминания о Юлии. Мне надо быть подальше от Рима.

— Но ты ведь только вернулся.

— Да, но это не было тем возвращением домой, которого я ожидал. Боль еще слишком сильна.

Семпроний задумался, а затем кивнул.

— Думаю, я понимаю тебя. Когда ты должен покинуть твой дом?

— К концу месяца. Тавр уже оформил нужные документы. Я поручил Аматапу продать все домашнее имущество и отдать деньги тебе для Луция. В том числе деньги за серебряное копье, когда оно будет продано.

— Тебе нет нужды делать это. У меня хватает денег.

— Это твои деньги, господин, — напряженно ответил Катон. — Я не приму благотворительности ни от кого ни для себя, ни для моего сына.

— Луций мне внук, — мягко ответил Семпроний. — Моя плоть и кровь.

Катон увидел в его глазах обиду и пожалел, что высказался столь резко. По правде сказать, он хотел порвать все связи с Юлией, какие только возможно. Нельзя винить сенатора в том, как вела себя его дочь, но тем не менее он есть и всегда будет напоминанием о ней. Как и Луций, признался себе Катон.

— Ты и так много сделал для Луция, — сказал Катон. — И я благодарен тебе.

Макрон стоял поблизости, и в этот момент у него в животе громко заурчало. Семпроний кивнул в его сторону.

— Кое-кому пора поесть. Когда увидимся?

— Возможно, завтра, господин.

Они посмотрели друг другу в глаза, и сенатор кивнул.

— Что ж, хорошо. Приятного аппетита. А ты, Луций, веди себя хорошо. Иначе тебя никогда не примут в Сенат.

Глаза малыша озорно блеснули, и он прижался к ноге Катона, будто ища защиты. Катон испытал ни с чем не сравнимую радость и нежно погладил сына по голове, глядя, как Семпроний пошел к столам, за которыми расположились сенаторы. А затем взял сына за руку и слегка потянул.

— Ладно, Луций, пойдем.

Мальчишка поглядел на Макрона и мгновенно схватил центуриона за большой палец свободной рукой. Макрон радостно улыбнулся.

— Вот оно! Трое парней будут весь вечер веселиться в величайшем городе мира! Что может быть лучше?

— По крайней мере, одному из парней придется лечь спать пораньше. И не думаешь, что ему надо немного подрасти прежде, чем он начнет пить и шляться?

— Справедливо. Пока что пусть пробавляется фруктовыми сладостями. Прочие попробует, когда вырастет. Хорошо, парень?

Макрон подмигнул Луцию.

Луций попытался подмигнуть в ответ, но у него получилось лишь пару раз открыть и закрыть глаза.

— Сладости! — сказал он, кивая.

Катон тихо застонал и умоляюще возвел глаза к небу.

— Во имя богов! Юпитер, Величайший и Всемогущий, прошу, избавь моего сына от пороков старых вояк, таких как центурион Макрон.

Они подошли к одному из столов, поближе к месту, предназначенному для императора и нашли свободное ложе. Возлегли, а Луций сел между ними, скрестив ноги. Императора долго ждать не пришлось. Зазвучали трубы, возвещая прибытие императора и свиты, и все гости встали, ожидая, пока Клавдий и его приближенные займут места. Мимо возвышения прошла еще одна группа людей, и Катон увидел Каратака и его родных, унылых, но все-таки живых. Им предстояло привыкнуть к своей участи, провести остаток дней вдали от родины, в золоченой клетке Рима. Снова зазвучали трубы. Император начал есть, и все остальные гости устроились за столами и тоже начали вкушать пищу.

Макрон мгновенно протянул руку к подносу с выпечкой. Положив несколько печений на бронзовую тарелку, он поставил ее перед собой и Катоном.

Луций с подозрением откусил с края, скорчил рожу и бросил сдобу на тарелку. Макрон же принялся за еду с удовольствием и налил себе полный кубок вина. Катон неторопливо жевал кусок соленой свинины со специями. Поглядев по сторонам, он заметил, что многие искоса поглядывают на него и Макрона и шепчутся. Похоже, сегодня они получили изрядную известность, как и сказал Семпроний. Что несколько беспокоило Катона. В конце концов, он и Макрон всего лишь исполняли свой долг. В тот момент они не думали ни о какой награде, ощущая лишь озноб от опасности и сухость в горле да страх, что можно получить серьезную рану и стать калекой, объектом жалости. Фортуна пощадила Катона и его друга. Однако она не была столь же щедра к их боевым товарищам, оставшимся на полях боев в Британии, порубленных на куски и скрючившихся в смертной муке на промерзшей земле. А тот факт, что им выпала честь прикрывать отход легионов, потерпевших поражение от союзников Каратака, не склонивших головы перед Римом и не выказавших ни единого признака, что они когда-либо это сделают, удручал его еще сильнее. Обман, и его, и Макрона сделали частью этого обмана, вводя в заблуждение народ Рима. Такой же обман, каким оказалась его женитьба. Как обещания Юлии вечно любить его. Она лгала, когда писала ему в Британию, писала о своей любви, о своем горячем желании, чтобы он поскорее вернулся…

Столько лжи. Катон закрыл глаза, ему хотелось оказаться подальше от Рима, в Британии, со своими боевыми товарищами. Там все прямо и честно. Исполняй долг, заботься о своих воинах и громи врага. Все то, что имело для него единственное значение на протяжении десяти лет, которые он прослужил под орлами легионов. И сейчас он ужасно тосковал по этой простоте.

— Катон… эй, Катон.

Катон моргнул и повернулся к Макрону.

— Что?

— Ты опять был где-то далеко. Хотел тебя спросить, какие у тебя планы дальше?

— Планы?

— Сам понимаешь. Теперь, когда с этим домом все к чертям пропало.