— Шлюха! — заорал бургомистр так, что на улице услышали. — Я подотрусь его отчетами! Тебе конец, тварь! Я тебя сожгу, слышишь? Сожгу!

Аделин невольно обрадовалась тому спокойствию, которое неожиданно окутало ее. Пусть этот маленький человечек орет и поливает ее грязной руганью, пусть он уверен в своей правоте — это уже не важно. Не имеет значения.

Она вспомнила старую книгу с легендами народов Дальнего Восхода и фразу, которая еще в детстве врезалась в память: благородный дух всегда проходит свой путь до конца — в этом и заключается торжество правды и посрамление зла и тьмы. Аделин прекрасно знала, что правды ведьмам не полагается, что приговор ей уже вынесен, и теперь хотела лишь одного.

Пусть палачи не увидят ее слез. Пусть палачи не услышат ее мольбу. Пусть у нее хватит сил.

Она не доставит им такого удовольствия.

***

— Госпожа Декар невиновна. И вы это понимаете.

Обстановка в кабинете бургомистра была слишком пышной и слишком давящей. Конечно, на жителей Инегена производила впечатление и дорогая мебель из южного темного дерева, и портреты их величеств на стенах, и флаги города и страны, но Бастиану было трудно дышать. Хотелось выйти на свежий воздух как можно скорее.

Бургомистр откинулся на спинку кресла, и Бастиан подумал, что Гейнсбро-старший уже успел взять себя в руки и теперь действовал с холодной рассудочностью. Он хотел отомстить за безумие сына и был готов пойти на все, чтобы отправить Аделин на костер.

Конечно, это не превратит филина обратно в Курта Гейнсбро — но бургомистр хотя бы обретет спокойствие духа. Повезет сына в столицу, к тамошним знатокам магии и артефакторики — может, после их работы Курт начнет хотя бы снимать штаны перед тем, как справить нужду.

— Мой сын лишился разума по ее вине, — с ледяным спокойствием произнес бургомистр. Он говорил так, словно уже продумывал ту речь, которую скажет перед казнью, выступив перед горожанами. — Да, признаю, Курт очень вспыльчив: его нетрудно вывести из себя. Но он мог ударить женщину только в том случае, если она вышла из границ достойного поведения. Усмирить взбесившееся животное можно только палкой.

Бастиану захотелось рассмеяться в голос. Разумеется, виноват тот, у кого голова разбита о ступеньку. Ни в коем случае не драгоценный сыночек.

— Ведьма разъярилась, — продолжал Гейнсбро-старший. Теперь Бастиан отчетливо слышал, как бургомистр диктует ему правильные выводы: он не раз видел такую манеру общения у крупных чиновников. Дескать, слушай и запоминай, что тебе говорят умные люди, потом скажешь слово в слово, и без отсебятины. — Я давно говорил, что ее нужно изгнать из города вместе с братцем. Покойный Декар был достойным господином, в отличие от своих детей.

«Да неужели, — мысленно усмехнулся Бастиан. — Так ты и изгонишь из города благородную барышню с миллионом карун на счету. Тут нужно действовать тоньше, потому что барышня — ведьма и однажды обязательно сделает что-то противозаконное. И тогда ты с чистой совестью отправишь ее сперва в тюрьму, а потом на костер. А там назначишь себя опекуном ее брата и наложишь лапу на денежки. Что потом будет с Уве Декаром — ясно, что ничего хорошего. Он ненадолго переживет сестру».

— Она отомстила Курту, — бургомистр поворошил пальцем бумаги на столе; в одной из них Бастиан узнал свой отчет, — своей поганой магией. Долго же продержалась, но гнилое нутро никогда не спрячешь до конца. Вы сами пишете, что это была именно магия. Вот: «…безумие наслано направленным магическим ударом».

Бастиан прикрыл глаза. Сквозь усталость, горечь и тоскливое бессилие стало пробиваться далекое понимание — он чувствовал, что надо сделать.

Отец бы это одобрил. Он вообще любил нестандартные решения сложных задач. А это было как раз таким.

— Да, но я не пишу о том, что удар направила госпожа Декар, — произнес Бастиан тем тоном, которым обычно общался начальник инквизиционного департамента. Собеседник, как правило, начинал испытывать горячее стремление вытянуться во фрунт и внимать каждому слову. — Из-за сотрясения мозга она до сих пор не может колдовать и не сможет еще несколько дней. Это говорю я, и подтверждает доктор Холле.

Но Гейнсбро-старший лишь отмахнулся.

— Доктор Холле старый друг ее семьи. Конечно, он скажет все, чтобы выгородить ведьму. К тому же, он изрядно подогрет ее деньгами. Насколько я знаю, она щедро платит, когда требуется.

Бастиан тонко улыбнулся.

— Вы и сами понимаете, что это ложь, — сказал он и добавил с той улыбкой, которую можно было назвать обаятельной: — Вы хотите отправить на костер невиновную, прекрасно осознавая, что к несчастью вашего сына она не имеет никакого отношения. Я правильно вас понимаю, господин Гейнсбро?

Маленькие серые глаза бургомистра сощурились.

— Если я правильно помню, то ваш отец — бывший министр Беренгет. Который начинал как охотник на ведьм, — процедил он. — Тот, кто собственноручно уничтожил десятки таких, как эта Декар, — Гейнсбро-старший презрительно ухмыльнулся и добавил: — Он в гробу переворачивается от того, что его сын заступается за ведьму.

Первым порывом Бастиана было подняться и впечатать бургомистра блеклой физиономией в стол — так, чтобы все бумажки и книжки залило кровью, чтобы эта мразь с тусклым лицом больше никогда не осмелилась марать имя его отца своим языком. На мгновение он даже ощутил металлический запах крови — и сразу же опомнился. Именно этого Гейнсбро и добивался. Он сожжет Аделин, а потом отправится к своим венценосным родственникам, и Бастиана как минимум отстранят от дела.

Он вздохнул и совершенно спокойно сказал:

— Мой отец никогда не преступал закона. И не притягивал закон для сведения личных счетов с невинными. Инквизиция в моем лице не визирует смертный приговор для Аделин Декар. Это все, что я могу вам сообщить, господин Гейнсбро.

Некоторое время бургомистр пристально рассматривал его — так пристально, что шрамы Бастиана стали ныть. Он словно размышлял, как этот урод смеет сопротивляться, когда должен просто кивнуть и отправиться выполнять.

— В исключительных случаях визировать приговор можно и без инквизиции, — с улыбкой сообщил Гейнсбро-старший. — А безумие моего сына как раз является таким случаем, и ее величество, я уверен, с этим согласится. Таков закон, господин Беренгет. Вы ведь не спорите с законом? Вы ведь служите закону, я правильно понимаю?

Бастиан прикрыл глаза. Ему вдруг показалось, что по стене скользнула знакомая тень, а в ушах прозвучал знакомый голос:

«Все правильно, сын. Делай так, как решил».

Бастиан усмехнулся и ответил:

— Разумеется, нет. Когда вы решили устроить казнь?