о том, что исторически две страны так связаны, что самой судьбой приговорены дружить. В связи с этим, было сказано, Болгарии есть смысл не раскачивать македонскую лодку, выступив гарантом прекращения сепаратизма, а Стамбул взамен пусть даст гарантии уважения прав македонских болгар, — ну, скажем, утвердив на четыре епархии вилайета болгарских епископов вместо традиционных греческих. Якши?

«Бик якши»[28], — ответил Стамбул, и слово стало обрастать делом. «Агентом» княжества в Порте был назначен немолодой врач Георги Вълкович, близкий друг «Бисмарка», убежденный «туркофил», резкий критик идеи «болгарского мира» и вообще сторонник двуединой «Болгаро-Порты». Начались спокойные, за чашкой кофе, переговоры обо всем, а в Софии резко заморозили все «македонские проекты», объяснив изменения недостатком средств и почтением к международному праву.

Забегая вперед, скажу, что идея оказалась перспективной: спустя не так много времени «агент» Порты в княжестве впервые официально попросил аудиенции у князя, а затем, после того, как Ферди был неофициально принят Францем Иосифом и — по-родственному — Вдовой, Стамболову разрешили «случайно» встретиться и поговорить с султаном, согласовав визит в Стамбул Фердинанда.

Правда, Гатчина, над которой при европейских дворах в связи с «грозным русским молчанием» на болгарскую тему уже смеялись в голос, устроила такой скандал, что напуганный Абдул-Хамид II встречу отменил, а перед Петербургом извинился. Но тем не менее у «Бисмарка» были все основания считать себя победителем, которого не судят. Однако соглашались с этим далеко не все, и выяснилось это даже раньше, чем болгарские епископы получили от султана заветные «бераты» на епархии...

ЕГО МУДРЫЙ ПЛАН

В 1888-м и 1889-м Стамболов был больше чем князем. Фифи только-только присматривался, щупал лед, проверяя, что можно, а что нельзя, но его пока что хорошо контролировали, а «русофилы», которых диктатор раньше боялся, теперь сами боялись пикнуть, зная, что народ не поймет, — и правильно делали. Мозги народу промыли качественно. Причем если массы обрабатывали крикливо, аляповато, нагнетая тему «Русские идут!», то с «чистой публикой» работали гораздо тоньше.

Эмигрантским статьям, рассуждающим о «братстве» и «моральном долге», журналисты, прирученные газетой «Свобода», принадлежащей другу и компаньону Стамболова Димитру Петкову, противопоставляли секретные документы, полученные из «источников, пожелавших остаться неизвестными», то есть слитые премьером. И получалось, что всё не так просто. Интеллигенция, прислушивавшаяся к голосам «из-за бугра», с изумлением узнавала, что долги, оказывается, вовсе не моральные, поскольку репарации, которые Порта аккуратно выплачивала России, на 100 процентов обеспечивались болгарскими деньгами: налогами с Восточной Румелии и выплатами княжества. Плюс к этому само княжество, согласно русско-болгарской конвенции, еще и выплачивало «оккупационный долг» (10 618 000 рублей) за «помощь в организации структур власти». Правда, в 1885-м выплаты заморозили (из-за ссоры с Гатчиной), но в итоге к 1902 году все 26 446 000 золотом (и туркам, и России), одолжив у «Банк де Пари», отдали до стотинки. Платили и еще какие-то «возмещения по векселям», деталей о которых я не знаю, однако, как бы там ни было, узнавая такие подробности, «латентные русофилы» не особо горели желанием возмещать еще и «моральные» долги.

Однако природа не терпит пустоты, и вскоре возникла новая проблема, первым звоночком которой стало «дело о военном заговоре», главным фигурантом которого абсолютно неожиданно для всех оказался майор Константин Паница.

Коста Паница

Разумеется, в те времена удивить политически активного болгарина было сложно, но такой поворот событий в самом деле был из ряда вон. Военный прокурор, взявший на себя самые грязные дела в 1887-м, лично пытавший в зиндане Петко Каравелова, самый бесшабашный из «живых легенд», ветеран всех войн, начиная с Апреля, друг детства Стамболова, полностью ему преданный, активный «русофоб» — и арестован за подготовку пророссийского переворота!

Люди не понимали, что происходит, а между тем ларчик открывался просто. Хотя переговоры с Портой велись в обстановке сугубой секретности, информация всё же просачивалась. Во всяком случае, скрыть от военных, что «военторг» для румелийцев прикрыт, а «отставников» отзывают, не было никакой возможности, да и Георги Вълкович, курировавший процесс, был известным «туркофилом», — и даже обрывки этой информации накаляли настроения тех, кто, казалось бы, телом и душой был предан премьеру. Слишком болезненным был «македонский вопрос», и не только для выходцев из Македонии, как Коста, но и для абсолютного большинства «политически мыслящих». В рамках формирующейся национальной психологии оставшаяся в рабстве «третья сестрица» была идолом из разряда «руками не трогать», да и помимо того у очень многих это болело. В том числе — и у Стамболова (как он сам говорил, «тяжко далась мне эта уступка»), однако добиться признания законности князя и дать старт процессу достижения полной независимости он считал самым важным.

Судя по всему, однако, ему самому было неловко, и потому, вопреки обычному равнодушию к «разговорчикам», диктатор пытался объяснять общественности мотивы своих действий. Не сам, конечно — не царское это дело, но в невероятно популярной «Свободе», озвучивавшей мнение «вся Болгария знала чье», время от времени появлялись материалы на эту тему. А потом грянула и редакционная статья «Неговият мъдър план»,[29] где всё расставлялось по полочкам: дескать, никто Македонию не сливал и сливать не намерен, но — вот беда! — в условиях кризиса брать на баланс нищую провинцию с разрушенной экономикой Софии просто не по карману, тем паче что четников там на все четыре области всего чуть-чуть, максимум полтысячи (вот, дескать, были бы обыватели Охрида, Битоля и Вардара сознательными, встали бы все как один — тогда куда денешься, пришлось бы, но ведь не встали же, — стало быть, им под турками нравится, а насильно мил не будешь). Ибо «не треба ние да ослободуваме ни еден народ; народите треба да се ослободат сами или да загинат»[30]. И вообще, незачем из-за какой-то Македонии бить горшки с «концертом», который, осердясь, может и в кредитах отказать.

Но, бравурно звучало в финале, ничего страшного: у премьера всё под контролем, с турками у нас в прошлом не только плохое было, мы с ними уже не враги, а партнеры, и переговоры идут об особом статусе, чему свидетельством уже почти достигнутая договоренность о замене греческих епископов болгарскими. Вот когда решим экономические проблемы и подготовимся получше, можно будет вернуться и к сути вопроса. А пока что ни-ни, поскольку нерушимость границ есть основа международного права.

СОБАКАМ — СОБАЧЬЯ СМЕРТЬ!

На кого-то, особенно на «кофейных стратегов», за полночь обсуждавших острые публикации, действовало, — но далеко не на всех. Македонским четникам,