Нкили. Ведь она, совершенно посторонний человек, беспокоится о ней, тогда как родной сестре наплевать. И все же Озомена сдерживает свой порыв. Ее пугает, что такого разглядела в ней Нкили, перевешивает страх потерять друга, открыться слишком рано и, возможно, не тому человеку.

Слюна во рту холодная как лед, и Озомена даже боится сглотнуть. Забыв о приличиях, она сплевывает на землю, но выходит сплошной конфуз: слюна попала ей на ноги, а с подбородка свешивается тягучая бяка.

– Мне почудился какой-то неприятный запах, – лукавит она, пытаясь оправдаться перед Нкили.

– Ааа, – с облегчением произносит Нкили, глаза ее полны сочувствия. – Ты не беспокойся, через несколько дней со всем свыкнешься.

Колокол продолжает звучать, созывая девочек на обед. Хотя на самом деле это даже не колокол – просто мальчик-префект бьет железякой по металлической опоре террасы возле столовой.

К Озомене подходит старшеклассница и дает ей затрещину. Озомена приседает, закрыв голову руками. Она скрипит зубами, по лицу текут слезы.

– Ты чего это плюешься? – говорит старшеклассница.

– Прости ее, она новенькая и еще не знакома с правилами, – вступается за подругу Нкили.

– И что? – возражает девочка. – Вот ты и должна была ей объяснить, как тут положено себя вести.

Нкили молчит, прикусив язык.

Обиагели уже направилась к столовой, крикнув на ходу:

– Вы идете или нет?

За что и она получает затрещину.

– Ты тут не на рынке, чтобы перекрикиваться, – говорит старшеклассница. – Вы трое, после домашки подойдете ко мне.

Девочки уходят хмурые.

– Как будто школа – их личная собственность, – ворчит Нкили.

Озомена молча кивает. Да уж, эти старшеклассницы действительно доставляют много неприятностей.

Глава 13

Трежа

Мама будит меня, трясет, а я не в силах открыть глаза. Ох, чует мое сердце, что сегодня будет плохой день.

– Поднимайся скорей, Трежа, – говорит мама. Голос ее возбужденный и радостный – так бывало, когда папа приносил ей какой-нибудь подарок. Я лежу и притворяюсь, но мама так меня трясет, что скоро голова отвалится. И мне приходится сесть.

– Иди посмотри, – говорит мама. – Я же говорила, что просто надо уметь торговаться.

Я делаю глубокий вдох и выдох, чувствуя непривычный привкус во рту.

И тут понимаю почему: вся комната завалена коробками, часть из них мама уже распаковала. Пакеты с разной крупой, листовой чай, банки с сухим молоком и кофе. Стиральный порошок Omo, крем для тела…

– Гляди, мыло «Клеопатра», целая коробка! – восклицает мама, разрывая упаковку, и комнату заполняет этот знакомый прекрасный аромат. Мама такая счастливая, а я радуюсь и печалюсь одновременно.

– Мам, значит, теперь я должна последовать за духом?

Мама бросает мыло обратно в коробку. Сейчас она очень похожа на себя в счастливые времена, хоть и худая, как рыба бонга[81].

– Последовать за духом? Да ничего подобного! Ты ведь не давала ему никаких обещаний? А если кому-то охота тратить на тебя деньги, то и пусть себе. Отказываться не надо, но при этом ни в чем не клянись. Да ты посмотри, какая ты у меня хорошенькая. Локоны такие, что и никакого перманента не надо, зубки ровные и белые, как у меня. И грамоте ты обучена. Так с какой стати тебе выходить замуж за духа? Пусть он будет у тебя на побегушках и приносит что ни захочешь. А ты этого заслужила по праву. Поняла меня?

– Да, мамочка.

В голове моей звучит папин голос: «Ты моя маленькая Сакхара, счастье мое, ты заслужила, чтобы весь мир был у твоих ног». Он всегда так говорил. Его завидущие братья косились на него, но папа все равно покупал мне что ни захочу: туфельки и платья из Китая, а еще индийскую юбку с колокольчиками на завязках и кассетный магнитофон, на который я записывала свое пение.

Мама кидает в рот жевательную резинку и раскрывает коробки одну за другой, радостно ахая. А потом вышла на улицу, да как закричит. Я в страхе выбегаю, а там, а там…

Во дворе я вижу целую гору клубней ямса, словно нам тут свалили кучу человеческих туловищ. Есть тут и молодой ямс – нежный, с нитками корней, с которых осыпается сухая глина. Еще тут связки угу и шпината и мешок с семенами эгуси – часть высыпалась на землю, потому что веревка развязалась. На мамины ахи и охи прибегает хозяйка, бормочет под нос, пересчитывая все это богатство. Глаза у нее лезут на лоб от удивления, и подбородок пошел складками, как у индюка.

– Надо же, я даже не слышала, чтобы кто-то приехал и выгрузил все это, – говорит она. – Может, заодно вам передали деньги за аренду?

Я ухожу обратно в комнату, а мама начинает одаривать хозяйку всем на свете, как какую-то бедную родственницу.

– Вот, возьмите это, я же знаю, что вы любите крупный ямс, да и семья у вас большая. Берите, берите, мы столько все равно не съедим.

У меня жжет в груди, на душе неспокойно. И тогда я отправляюсь на рынок в надежде отыскать там духа.

Я уже три раза обошла то место, где мы повстречались в первый раз. Солнце скоро войдет в зенит и сильно напекает голову. Я пытаюсь укрыться под навесом, но у меня такой нищенский вид, что никто не хочет меня пускать. Я уж подумываю вернуться домой, но тут кто-то зовет меня громким шепотом:

– Эй, Трежа!

Дух стоит под ничейным сломанным навесом и угощается жареными земляными орехами в газетном кульке. Судя по запаху, орехи жарили в песке вместе с кожицей. Дух даже их не чистит, бросает в рот целиком и с хрустом жует с остатками песка.

– Присоединяйся, – предлагает он.

Мне очень хочется есть, но я мотаю головой:

– Нет, спасибо.

– Тебе понравились мои подарки?

– Нет, – говорю я.

– Нет? – Он шарахается, как от пощечины, а потом начинает смеяться. Потом переворачивает кулек и высыпает остатки орехов в рот, как в бездонную утробу. И как он только умудрился, даже щеки не надулись?

– Побочный эффект от пребывания ни тут, ни там, – поясняет он. – Меня постоянно мучает голод. – Он засовывает в рот газету, съедая и ее. При этом никто вокруг не обращает на него внимания, как будто его и нет, и тут мне становится не по себе. Если для остальных он невидимка, то со стороны получается, что я разговариваю сама с собой, как сумасшедшая. Да меня сейчас побьют и прогонят прочь, не желая сглазу. Поэтому я бочком отхожу в сторонку, поближе к забору. Я не оглядываюсь на духа, но он оказывается тут, идет рядом и улыбается, словно читает все мои мысли.

– Женушка моя дорогая.

– Зачем ты принес столько всего? – спрашиваю я. На нервной почве у меня вся кожа зудит. Я же знаю, что происходит что-то неладное, необъяснимое.

– Да что я там такого принес? Самую малость, всего-то.

– Я не даю согласия стать твоей женой.

– Забудь про