Мама устала после круиза – и вообще после всего, что успело произойти от Рождества Христова, – но сейчас посвежела и рада, что Эльфи вернулась домой. Очевидно, на этот раз она снова застряла в море. Это происходит с ней каждый раз, когда она едет на побережье. Она лежит на спине и качается на волнах, наслаждаясь покоем и солнцем, и ее уносит так далеко от берега, что она не может вернуться сама и ее надо спасать. Она вовсе не паникует, просто медленно уплывает в открытое море и ждет, когда ее хватятся или заметят. Ей нравится заплывать далеко за буйки, где спокойно и тихо и можно качаться на мягких волнах под серебряным светом луны. Для нее это лучшее удовольствие. Наша семья пытается убежать от всего сразу, даже от силы тяжести, даже от берега. Мы сами толком не знаем, от чего убегаем. Может быть, беспокойство у нас в крови. Может быть, мы прирожденные авантюристы. Может быть, мы чего-то боимся. Может быть, мы напуганы. Может быть, мы сумасшедшие. Может быть, планета Земля – не настоящий наш дом. На Ямайке маму спасали три рыбака, когда она свалилась с надувного банана и не сумела забраться обратно. Она тогда очень смеялась.

Ник идет в кухню за добавкой напитков, я иду следом за ним и шепотом интересуюсь, что там с бригадой психологов. Мы спускаемся в подвал под предлогом взять холодного пива из тамошнего холодильника, и Ник говорит, что эта бригада психологов совершенно мифическая. Очевидно, что при сокращении бюджета и новой политике… Он продолжает что-то говорить, но мои мысли уносятся вдаль. Я смотрю на корешок «Истории упадка и разрушения Римской империи». Книга валяется на бетонном полу, словно ее бросили в спешке… Это не вариант, говорит Ник. Но он будет искать другие возможности. Я поднимаю книгу с пола и отдаю ее Нику. Какие возможности? О чем мы вообще говорим? Он берет книгу. Да, я все понимаю. Он тяжко вздыхает. Он пока что договорился с Маргарет, их общей подругой. Она будет присматривать за Эльфи по несколько часов каждый день. Мама тоже будет ее навещать ежедневно. Я говорю: Да, но уже через две недели у Эльфи должны начаться гастроли. Большой тур по пяти городам. Ты уверен, что она сможет выступить? Ты говорил с Клаудио?

Нет, он не говорил с Клаудио. Он не знает, что говорить. Все, что он знает: гастроли до дрожи пугают Эльфи, пока они не начались, но, когда дело доходит до выступлений, она сразу воодушевляется. Я говорю, что мне надо как можно скорее вернуться в Торонто. Уиллу пора возвращаться в Нью-Йорк, у него скоро экзамены. Дэн все еще на Борнео, а Нору нельзя оставлять без присмотра, совсем одну, больше чем на пару дней. Как только закончится учебный год, мы с ней вместе приедем сюда и останемся на все лето. Я каждый день буду видеться с Эльфи, если она не отправится на гастроли. Ник говорит, что он все понимает. У него все под контролем. В конце концов, у нас есть самолеты, да? И телефоны.

Мы возвращаемся в гостиную. Мама рассказывает Эльфи о своих достижениях в Скрэблле. В среднем она набирает по 1300 очков за игру. Эльфи восхищенно кивает, делая вид, будто впервые об этом слышит. Мама рассказывает, что недавно в клубе выложила на доске неприличное слово, которое начинается на «пиз» и оканчивается на «дец». Это зачетное слово! И никто не возразил? – спрашивает Эльфи. Нет, говорит мама. Я играла с молоденьким мальчиком, и он так смутился, что даже боялся поднять глаза. Подумать только! Старушка, божий одуванчик, знает такие плохие слова! Эльфи лишь улыбается. Она вообще говорит мало. Да и что говорить? Как она себя чувствует? Как ей неуютно на этом праздничном ужине, который, с ее точки зрения, насквозь пронизан фальшивым весельем? Что мы празднуем на самом деле? Крах ее планов покончить с собой? Или она искренне рада и счастлива, что все-таки осталась с нами?

Я думаю про себя: Ну давай, Эльфи! Уйми дрожь в руках и скажи что-нибудь. Обратись к нации и укрепи нашу веру в прекрасное будущее. Да, у нас есть самолеты и телефоны.

Мне хочется спросить у нее, страшно ей или нет. Мне снова становится нечем дышать. Я улыбаюсь, пытаясь скрыть панику и незаметно втянуть в легкие кислород. Мне хотелось бы увезти Эльфи к себе в Торонто. Мне хотелось бы, чтобы мы все: мама, сестра, мои дети, Ник, Джули с детьми – даже Дэн, Финбар и Радек – поселились в дремучей глуши где-нибудь на краю света, где не было бы никого из чужих, никого, кроме нас, и мы всегда находились бы рядом, не дальше, чем в нескольких метрах друг от друга. Как в старой меннонитской общине в Сибири, только мы были бы счастливы.

Наконец приходит пора прощаться. Эльфи сидит за пианино. Ее руки беззвучно скользят по клавишам. Она поднимается, чтобы проводить нас с мамой в прихожую. У нее по щекам текут слезы. Мамин дом – буквально в паре кварталов отсюда. Мама хочет пройтись пешком. Говорит, что ей надо проветриться. Мы с Эльфи смотрим ей вслед, хотим убедиться, что она благополучно перешла через дорогу. Словно она совсем маленькая и нуждается в присмотре.

Я говорю Эльфи, что очень ее люблю и буду жутко скучать, но скоро снова приеду к ней в Виннипег. Мы же увидимся, когда она будет выступать в Торонто, да? Она говорит: Может быть. Но она приезжает в Торонто всего на шестнадцать часов. Репетиция, сон, обед, выступление, потом – обратно в отель, снова спать, а наутро уже в самолет. В этот раз ее будет сопровождать Розамунда, помощница Клаудио. Эльфи говорит, что она тоже меня любит. Что ей хочется побольше узнать о Торонто, о моей тамошней жизни. Она просит писать ей письма. Не электронные письма, а настоящие, старомодные – на бумаге, в конвертах с почтовыми штампами. Я обещаю, что буду писать. А она будет мне отвечать? Она говорит, что конечно. А как же иначе?

Я держу ее за запястья, такие тонкие, хрупкие. Косточки, как у птички. Я сжимаю руки так сильно, что Эльфи морщится: Больно. Я извиняюсь и убираю руки. Мы не говорим о смысле жизни, о шрамах и швах, об обещаниях, которые давали себе и друг другу в далеком прошлом.

Я сажусь в машину и еду прочь. Объезжаю город