мир поблек и затянулся поволокой боли. Метла выпала из ослабевших пальцев, и Полина была вынуждена схватиться за край стола, чтобы не упасть. — Что вам нужно от меня? — прошептала девушка, оседая на табурет, чувствуя, как вместе со слабостью к горлу подкатывает спазм истерики, наружу прорываются жалобные всхлипы, а глаза застилают слезы бессилия. «Не дождется! Я не разревусь перед ним!» — подумала, поджимая губы.

«Я видел тебя голой в своей постели. Жалобные рыдания лишь усилят пикантность», — прозвучало в голове. Карел с ухмылкой смотрел на нее сквозь пар, поднимающийся над кружкой. Полина в ужасе уставилась на мужчину: «Он читает мысли!»

— Ты слишком громко думаешь, — в этот раз было сказано вслух. — Необъяснимым образом мы оказались точно рации, настроенные на одну волну. Обычно, я не читаю мысли, но твои, адресованные мне, слышу. Возможно, садовники правы — клематис переплетен с гиностеммой…

Взгляд темно-серых глаз стал задумчивым и туманным, казалось, человек потерял интерес к происходящему и погрузился в личные размышления.

— Не смейте читать мои мысли! — Полина стукнула по столу, возвращая внимание собеседника.

— Поставь блок, — равнодушно ответил Карел, не глядя на девушку, — или посмотри в ящике — там оставалась пара шапочек из фольги с прошлого прилета инопланетян. — Теперь серые глаза опять нашли карие, чтобы заглянуть в них с издевательской иронией.

— Перестаньте! — вновь выкрикнула Полина, понимая, что больше не вынесет идиотизма происходящего. От громкости слов с удвоенной силой вернулась головная боль. Прижав ладони к вискам, девушка вынужденно закрыла глаза. Этого хватило, чтобы мужчина оказался рядом, обхватил за плечи, наклонился, вдыхая аромат и касаясь губами спутанных волос.

«Я хочу помочь», — прозвучало в голове раньше, чем девушка осознала происходящее и предприняла попытку вырваться. Напряженная, с закрытыми глазами, Полина замерла, а похититель тем временем оставил на затылке невесомый поцелуй. Длинные пальцы мимолетно, но оттого не менее крепко, впились в плечи, а татуированный цветок с необъяснимой для хозяйки симпатией побегами и лепестками потянулся к незнакомцу. Готовая сорваться с языка возмущенная тирада переродилась, покинув приоткрытые губы громким стоном.

— О-оо! — прозвучало на всю кухню. Интимно. Возбуждающе. Благодарно и совершенно бесконтрольно. Головная боль прошла. Мужчина отстранился так же внезапно, как и оказался рядом, но несколько шагов до подоконника дались ему явно тяжелее — на третьем Карел пошатнулся, вынужденно облокачиваясь о стол:

— Круто он с тобой. Неужели испугался и решил перестраховаться? — на этой непонятной фразе устало сел напротив, — не хочешь чай — твое право, но вода повиликам жизненно необходима для восстановления сил. Налей из-под крана и мне.

Низкий голос звучал глухо. Собеседник прикрыл глаза и прижал пальцы к вискам точь-в-точь, как минуту назад Полина. Сгорбленный мужчина напротив вызывал сочувствие. Девушка удивленно поймала себя на желании пригладить темную прядь, выбившуюся из затянутых в хвост длинных волос.

Вода из крана шла ледяная, с громким шипением разбиваясь о дно стакана, норовя выплеснуться через край. Удивившись силе напора, Полина подставила ладонь, ловя студеные капли на кончики пальцев, чувствуя каждой клеточкой кожи благодарное принятие живительной влаги. «Вода тут тоже волшебная?» — подумала удивленно, ставя чашку на середину стола на расстоянии вытянутой руки от мужчины. Подходить ближе по-прежнему не рискнула, шустро вернувшись на табурет поближе к выходу и стоящей у кадки с деревом метле.

— Спасибо, — осушив стакан в три глотка, Карел смотрел без следа былой иронии. Уголки властного рта опустились вниз, вокруг глаз проступили морщины, да и сам взгляд не мог принадлежать молодому человеку — так глубоко и проникновенно способны глядеть лишь старики на пороге смерти.

— Пора заканчивать представление.

С некоторым трудом мужчина поднялся:

— Мисс Клематис, позвольте представится. Потомок Повилики Балаш и Ярека Замена, ваш весьма отдаленный родственник, в одна тысяча восемьсот шестьдесят пятом нареченный при рождении Карелом, — серые глаза блеснули опасной сталью, когда высокая фигура согнулась в поклоне. Полина не отводила взгляда — отточенность манер, благородство движений выдавали в собеседнике выходца из другого века. Распрямившись, мужчина шагнул в ее сторону.

— Но вы можете звать меня Гиностемма.

Шелковый пояс упал на пол. Полы халата распахнулись, обнажая подтянутый торс. Под левым соском из глубины от самого сердца пробивалась наружу и обвивала тело черная лиана с крупными ажурными пятилистьями.

Мать-и-мачеха

Заваривай лист на вечерней росе и пей на грядущий сон. От тьмы и дурного расставь по углам букеты желтых цветов, а прочее высуши, зашей в полотняный мешочек и спрячь под подушку для легких грез. Дарит мыслям покой, а телу бодрость двойственность придорожной травы. Но если одиночество гложет душу, иль сердце жаждой любовной бьется — осторожней будь. Дарует мать-и-мачеха ищущим вещие сны.

Из наставлений матушки Саи, деревенской ведуньи.

* * *

Кухня перед глазами плывет и качается. Садовники явно улучшили формулу — пестициды дурманят мозги, а не только лишают сил. Магия Халлербоса быстро поставит на ноги, но пока они подгибаются и не слушаются точно ватные. Приходится ухватиться за край стола, благо моя собеседница увлечена созерцанием обнаженного торса и не замечает постыдной слабости. Завалиться перед ней бесформенным кулем абсолютно не хочется, и я невольно задумываюсь — с чего вдруг мнение какой-то девчонки стало важным для прожившего больше полутора веков. Впрочем, Клематис не какая-то — она пра-пра-правнучка Тори и я невольно ищу в ней знакомые черты. Но чертовы Повилики копируют отцов, забирая от матерей лишь природную суть. Этот росток и выше, и тоньше завядшего столетье назад, а уж неудержимой энергией и вовсе не сравним с задумчивой и нежной мадам Ларус. Роднит нас троих не внешность — проросшие знаки на телах явно принадлежат одному мастеру. Единая манера исполнения, почерк и природный талант в каждом лепестке — барвинок, клематис и гиностемма взяты с одной картины. Как я мог быть таким слепцом, что не разглядел в Виктории родню при первой встрече? Молодость и извечная эгоистичная уверенность в собственной уникальности сыграли злую шутку, стоившую ей жизни, а мне — души.

Клематис, однако, не дает мне погрузиться в излюбленную пучину воспоминаний и сожалений. Взбалмошная девчонка думает слишком громко. Благо, доступен лишь ограниченный спектр мыслей, но и от этой карусели голова идет кругом. Вопреки ожиданиям, девочка не напугана — она поражена, взбудоражена происходящим, и все еще рассматривает стратегию нападения с помощью старой метлы. Ей нестерпимо хочется завалить меня сотнями вопросов и до дрожи в пальцах коснуться узора гиностеммы. Признаться, клематис, выглядывающий из ворота банного халата, и меня манит нестерпимо — цветок живой, яркий, податливо реагирующий на