еще и еще, потому что при этом она ощущала себя живой, а не тратящей жизнь в напрасном ожидании, что кто-то еще расскажет ей свои секреты, потому что ей сорок четыре и она может хранить свои собственные секреты и делать с жизнью все, что захочет, а не все ждать и ждать, ждать и ждать, ждать и ждать, ждать и ждать, ждать и ждать – и что теперь? Теперь она хочет, чтобы Лу Генри слушал песню «Цветок» Лиз Фэр и чтобы он так возбудился, слушая песню и думая о Винсент, думая о том, что она думает о нем, она хочет, чтобы он так возбудился, слушая песню, что мог случайно кончить, не успев содрать с себя свои бесполезные бледно-персиковые шорты.

Винсент заканчивает с остальными заказами и с полной сумкой посылок идет на почту. Когда она возвращается к себе, ее ждет букет фиолетовых ирисов от Киллиана и письмо от него в придачу – конверт из коричневой бумаги, темно-красная сургучная печать. Почтовый штемпель десятидневной давности. Войдя в квартиру, она открывает конверт.

Моя дорогая Винсент!

Письма помогли мистеру Дарси и капитану Уэнтворту, не говоря уже о многих других, так почему бы и мне не попробовать? Без тебя мне вечерами становится как-то совсем затхло, когда я брожу по нашим коридорам в пижамных брюках, что ты подарила мне на прошлое Рождество, и в футболке «Барак Обама», которую нам выдали в 2008 году, когда мы пожертвовали денег на его предвыборную кампанию. В дневное время мне удается как-то брать себя в руки, но лишь напоказ… для работы. А этот огромный пустой дом? Ужасно находиться в нем без тебя. Мне кажется, я могу умереть от понимания, что сам во всем виноват.

Если сказать тебе, что сам не знаю, что на меня нашло, это, как я понимаю, делу не поможет, зато правда.

Я знал: меня ждет успех. Знал, что, если напишу эту книгу, мой агент продаст ее за очень дорого. И знал, что, написав ее, разрушу нашу семью. Мне все это казалось немного похожим на «сделку с дьяволом», и ощущение не пропало до сих пор.

Я должен был как минимум заранее признаться тебе лично, даже если уже решил идти по этому пути.

Ничего нового я здесь не говорю и боюсь, что в реальности отошел на невероятно длинное расстояние от доблестных выдуманных джентльменов, упомянутых в первой строке этого письма.

Просто хочу, чтобы ты знала, что я постоянно думаю о тебе. Каждую субботу посылаю тебе цветы, представляя тебя в Париже с развевающимися на ветру волосами. Представляю тебя там с каменными черепахами цвета морской волны в фонтане. Я вспоминаю, как мы вместе ходили в Сады Марко Поло, дети были маленькие, мы сидели под сенью деревьев, читали и ели сыр с клубникой. Как ты сияла в пестрых солнечных лучах… будто яркая звезда из стихотворения Китса… как трава отпечаталась крестиками у тебя на бедрах… какое на тебе было тонкое белое платье, которое я так люблю. То платье, которое мне так нравилось с тебя снимать. Представляю тебя в том просвечивающем белом платье на той зеленой-презеленой траве в том пышном саду, и остается мне лишь молить Бога, чтобы когда-нибудь ты смогла вернуться домой ко мне.

Я буквально пребываю в полуагонии и в полунадежде.

Вин, ну пожалуйста?

Я люблю тебя уже так долго. Я люблю тебя. Всегда буду любить.

Х

Твой Киллиан

Она представляет, что он отправился на пробежку или дома в кабинете проверяет студенческие работы, и решает отправить ему сообщение:

Только что получила твое

письмо. Спасибо за него

и за ирисы. Они лиловые,

как лунный свет.

Можем договориться

о времени снова поболтать

где-то через недельку.

Ладно?

Он быстро отвечает:

Замечательно. Жду затаив

дыхание, любимая.

Даже после его поступка написанное Киллианом находит отклик в ее сердце. Она млеет, когда он называет ее «любимая». Он всегда ее так называет. Сейчас это обращение в его устах кажется непозволительным. Как чит-код, запускающий положительные эмоции, которые она к нему чувствует, и, пусть хоть на мгновение, отбрасывающий в темноту эмоции отрицательные. Наверное, ей бы хотелось еще какое-то время разбираться в своих чувствах по этому поводу, но – ух ты! – новые сообщения от Лу.

Я лишился дара речи

и… уже откровенно

напрашиваюсь.

Сейчас опять убираю

мобильник., Надо матч

доиграть, но можно

потом к тебе?

Погуляем вместе?

Я всерьез подумываю,

не отправиться ли к тебе

на руках, Винсент.

Винсент не удивляют навернувшиеся на глаза слезы. Она знает, что ее сложные эмоции будто лед и пламя, но это ведь Париж, где они магическим образом смешиваются.

Бурные переживания от письма Киллиана? Да.

В смятении от страсти к Лу? Еще бы.

Она ставит в печь следующую партию керамики и идет в спальню, прилечь. Что еще остается делать?

Прошло несколько месяцев после рождественской вечеринки, Киан и Эмма были счастливы, как бывают счастливы парочки в старшей школе, и Киан был прав: папе она очень нравилась. Маме тоже. Отец Эммы, мистер Шарп, в целом тоже не возражал против их отношений. Киан был первым бойфрендом Эммы и в душе переживал, что мистеру Шарпу было бы тяжело, узнай он, что Киан и его дочь соприкасались языками.

Эмма стала штатным сотрудником «FOCAL», и Киан уговорил ее делать для журнала фотографии. Несколько раз в неделю они после уроков оставались в классе ее отца, где читали материалы и оформляли макет литературного журнала. Иногда ее папа заказывал им пиццу и два литра газировки с кофеином. В дни, когда в «FOCAL» дел не было, Киан и Эмма шли к одному из них домой и, пока не возвращались родители, целовались до полного изнеможения.

Мама Киана, Ифа, в отсутствие отца становилась другим человеком. С Джеком она бывала покорной и молчаливой. Когда оставалась вдвоем с Кианом, она становилась намного более открытой и жизнерадостной. Киан понимал, что менялась она в угоду отцу – он хотел видеть более кроткую, подделанную версию матери, способную смягчить его раздражительноcть.

Однажды, когда Эмма после школы побыла у него пару часов и уже ушла, Киан и Ифа готовили на кухне ужин.