– То есть, как я понимаю, ты с ней спал? Не думай, я не извращенка! Просто считаю, что от этого что-то зависит… иногда, – сказала Пика.

Киан поднес кружку к губам. Чай он не любил, пить его нравилось ей. Кровь в Киане бурлила все сильнее, так как разговор пошел на тему секса. Пика сидела за столом и в закатных лучах солнца выглядела совершенно безупречно: полные губы, нежность в глазах. Он по ней с ума сходил и уже считал, что любит, но они еще даже не целовались.

Почему они еще не целовались?

Он кивнул и поставил кружку на стол.

– Да, мы спали, но дело было в старшей школе… а потом, в выпускном классе, расстались… в основном потому, что пошли учиться в разные колледжи, и все такое.

– Классический случай, да? Так всегда. Что-то похожее было и со мной и моим школьным бойфрендом. Он был единственным, с кем у меня в школе был секс.

– Очень-очень серьезно нравился, да?

– Именно, – подтвердила она. – И ты не считаешь меня извращенкой? У нас здесь полная ясность?

– Вполне себе ясность, да. Так можно тебя поцеловать? – спросил он.

Не вселилась ли в него нечистая сила? Он не помнил, чтобы принял решение спросить ее об этом; рот сам собой решил это сделать.

– Вообще-то я решила, что обижусь на тебя, если ты не попытаешься поцеловать меня сегодня, – откинувшись на спинку стула, сказала она и засмеялась. Киан тоже.

Он встал и подошел к ней. Она поднялась со стула и села на кухонный стол. Он встал у нее между ног и поцеловал ее в самый первый раз.

– Скажи опять «начитанный», – не отрывая своего рта от его, попросила она. Он повиновался.

И очень быстро их связали, опутали невидимые нити, которые соединили Эдварда Рочестера с Джейн Эйр. Те нити уже были обмотаны вокруг них, Киана и Пики, и теперь сплетались, стягивались все туже, чтобы никогда не развязаться.

10

Винсент раскаивается. Немного подремав, она садится на кровати, стараясь придумать, как бы не то чтобы аннулировать, но смягчить значение бесстыдно отправленной Лу песни. Чувства ее ничуть не изменились! Но вот в момент прихода письма от Киллиана немного остыли. «Киллиан мешает мне потрахаться из Кентукки» – звучит так дурашливо и глупо, что вызывает у нее смех.

Слова «твой Киллиан» по мозгам так и лупят – не путать с Loup, что произносится как «Лу» и тоже бьет по мозгам. Она не собиралась спать, но особо и не возражала. Сейчас, когда она пыталась сориентироваться в своих чувствах, ей нужен был именно сон.

Примечание: сориентироваться не удалось, чувства вынесло на обочину, и они ударились о землю и о всякие щербатые камни, обрамляющие берег разыгравшейся буйной реки, по которой плывет лодка ее души.

Встав, она ставит на плиту чайник. Пока закипает вода для фарфалле, она отвечает Лу.

Да! Приходи. В любое

время, но ужин я готовлю

прямо сейчас. Поедим?

Поболтаем?

Потом погуляем?

И, хотя я обожаю твои

стойки на руках, сама все

же воспользуюсь ногами!;)

Кокетливо, но не слишком. Не хватало еще, чтобы Лу явился сюда, думая, что сегодня Тот Самый День, потому что сегодня решительно не Тот Самый День. Даже если он явится весь такой Ромео Монтекки и «Уж поднял парус. Господа, войдемте!». Темные глаза и стойки на руках. Эти чертовы волосы. Эта исключительная задница, которую так хочется куснуть.

«Что-нибудь принести?» – пишет он.

«Себя», – отвечает она.

Винсент посылает сообщения детям, напоминая, что у них на следующее утро по их времени запланирован видеозвонок. Пишет сестре, Моне, узнать, как жизнь. Пишет маме, чтобы еще раз сказать, как ей нравится студия, да и вся квартира в целом, а также просит родителей прислать селфи из Рима, потому что скучает по ним. Она размещает свое фото в семейном чате, куда входят брат, родители и сестра. На фото у нее поднята рука, она машет в камеру, облачко над ее головой со словами «ЛЮБЛЮ ВАС, СКУЧАЮ».

Она принимает душ, надевает длинную бархатную юбку, джемпер с открытыми плечами и пару больших керамических серег-арок. Ей ответил каждый член семьи, она сохраняет присланное родителями фото. Моне вместо сообщения звонит, Винсент ставит ее на громкую связь и, положив телефон на стойку, заканчивает приготовление ужина. Моне рассказывает о работе и об отношениях с бойфрендом, находящихся на грани пропасти. Она спрашивает, как Винсент сейчас относится к Киллиану, и Винсент рассказывает о письме. О том, что после него ей потребовалось прилечь. Мона находит это невероятно смешным, они смеются. Брат, Тео, шлет сообщение, спрашивая, когда она собирается в Амстердам, она надеется, что скоро. Он пишет, что на Рождество там будут племянницы – его двадцатилетние дочери-близнецы.

Ужин готов. Лу приходит, свежий после душа, в своей застегнутой куртке, с влажными волосами, убранными за ухо с одной стороны. В руках пакет, из которого выглядывает букет распустившихся альстромерий. Он сбрасывает кроссовки, Винсент видит: они стоят у двери точно так, как она себе представляла. Ей хочется их нарисовать и назвать натюрморт «Лу здесь». У Лу темно-синие носки с рисунком из серых загогулин. Босым пальцем ноги она трогает его большой палец.

– Ш[57]. А ты не так хорошо выполняешь инструктаж, – беря у него букет, замечает она.

– Ш, – говорит он. – Прости.

– Это переводить необязательно. Я знаю, что такое je suis désolé.

Лу с энтузиазмом принимается тихо и медленно говорить по-французски, Винсент не понимает. Просто стоит и смотрит на него, на то, как двигается его рот, вдыхает его в себя – белоснежное мыло и октябрь.

– Кстати, ты похожа на осенний лист. Ты всегда очень хорошо выглядишь, – заключает он.

– Merci beaucoup, придурок. – Она отвечает сморщив нос, но дарит ему улыбку. Ноги дрожат уже от Лу.

Винсент ставит цветы на стойку, в вазу со свежей водой, и разбирает остальное содержимое пакета. Два граната, влажная бутылка шампанского. Хлеб, треугольничек пон-л’Эвека[58], банка варенья из черного инжира. Картонная пачка сигарет Gauloises. Содержимое тянет на список из журнала в стиле Сильвии Плат: Париж, поэзия, любовь.

– Просто хочу удостовериться… ты та же Винсент Уайльд, что прислала мне «Цветок», да? – интересуется Лу. Он смотрит на нее, берет банку с вареньем, изучает.

– В этом рецепте есть панчетта. Он Джейми Оливера, я готовлю