туловища прижаты друг к другу, но тут она останавливается и, держась для равновесия за стойку, оттягивает большим пальцем нижнюю губу.

– Хорошо, хорошо. Да-да… теперь ты сможешь поесть. Думаю, надо поесть. Давай так и сделаем. Поедим. – Она поворачивается к плите и хватается за вилку для пасты.

Ну вот, они поцеловались. Уже что-то. Неотвратимая сила вне ее контроля, как торнадо или землетрясение.

Или больше похоже на puh-powee – силу, с которой гриб, когда влажно и тепло, за одну ночь появляется из-под земли.

Лу что-то быстро говорит по-французски, она не улавливает смысла.

– Твоя новая забава? Говорить, чтобы я не поняла? – Она опять морщит нос. Он непринужденно смеется.

– Да, Винсент. Я бы поел немного, – говорит Лу. Он подчеркнуто тяжело вздыхает и потирает затылок. С улыбкой расстегивает куртку, под ней свободная полосатая рубашка, которую так любит Винсент.

– Как твой приятель? Давно не появлялся? – интересуется Лу.

Винсент сидит на диване, скрестив ноги, и держит тарелку. Лу в той же позе на ковре, напротив. Окно чуть приоткрыто. Еще немного, и для этого будет слишком прохладно, но она так любит окна, что не может их не открывать. А когда они открыты, Винсент все время слышит приятный шепот «я в Париже, я в Париже», будто стук сердца на ветру.

– Какой приятель?

– Голый барабанщик. – Лу локтем указывает на окно.

– А-а. Называй его теперь «лучший друг», так проще. Ну да. На днях был. Он величина постоянная, – говорит она. Сейчас Винсент кажется, что ей станет не по себе, если голый барабанящий мужчина больше никогда не выступит со своим номером. Он ведь уже стал частью ее парижской жизни. – Кстати, о лучших друзьях… так о чем был твой спор с Эмилиано?

Лу ест, а Винсент вспоминает его рот на своем. Жаркая волна пробегает по спине и останавливается между ног.

– Так, глупости, но он поспорил со мной, что ты не придешь на наш концерт… а ты пришла.

– И что, ему пришлось вчера грузить все вместо тебя?

Лу кивает.

– Плюс отдать мне сто евро.

– Половина моя, если подумать.

– Буду рад отдать тебе ее. Проси что хочешь, я все тебе отдам, – добавляет он.

Винсент довольна, что открыла окно, потому что теперь уже жаром обдает все тело.

– А ты думал, что я могу не прийти? – сказала она.

– Я был в тебе вполне уверен, и ты не подвела.

Он интересуется, как часто она разговаривает с Киллианом.

– Да когда угодно. Сегодня письмо от него получила. Он его десять дней назад отправил, – неожиданно для себя говорит она, хотя не планирует слишком много рассказывать Лу о чем бы то ни было. Только по минимуму.

– Хорошее письмо? – спрашивает Лу. Он ставит пустую тарелку на пол и откидывается назад.

– Нормальное. Не знаю, куда все это нас с ним приведет, честно тебе говорю. Я все еще люблю его… но у нас чрезвычайно сложные отношения, я и ничуть не драматизирую, – мотая головой, говорит Винсент. Она отпивает воды и ставит свою пустую тарелку на пол рядом с тарелкой Лу.

– Понятно. Конечно, ты его еще любишь.

– А ты сейчас влюблен в кого-нибудь?

– Что, если я скажу, что в тебя? – Он выгибает бровь.

– Тсс.

– А что такого? Чтобы пофлиртовать с тобой! Этим я и занимаюсь!

Винсент встает, и ей определенно хочется снова его поцеловать. Но вместо этого она нагибается и убирает с пола тарелки. Несет их в кухню и ставит в раковину.

– Надевай куртку, Лу. Мы идем гулять.

Они держат путь через Пон-Нёф и в темноте минуют готическое великолепие Сент-Шапель. Проходя мимо магазина «Шекспир и Компания», Винсент вспоминает серые экземпляры «Полураскрытой розы». Они поворачивают на площадь Малого моста, направляются к собору Нотр-Дам.

Винсент очень любит делать эту петлю.

Еще она любит смотреть на людей на площади Парви перед Нотр-Дамом и бродить по рынку цветов на пристани Корсики. Жутковатую тишину, когда идешь по кладбищу Пер-Лашез и видишь места упокоения Шопена, Комта, Ричарда Райта[59] и Джима Моррисона. Писсарро и Пруста. Эдит Пиаф и Оскара Уайльда. Как много художников, писателей и мыслителей, которых она любит, на которых помешана. Здесь похоронено более миллиона людей, у Винсент это не укладывается в голове, но она гуляет здесь раз за разом, пытаясь это осознать. Еще ей нравится ходить от своего дома до Люксембургского сада и Сорбонны, до Латинского квартала. Все эти узкие улочки, встречающиеся на пути кафе и книжные магазины… Когда она прилетела в Париж и устроилась, она целые дни проводила на крыше двухэтажного автобуса, слушая и изучая, делая пометки в журнале. Некоторые из тех поездок она воссоздала пешком, одна, с сумкой, зафиксированной на груди, подальше от карманников, о которых ее предупредили родители.

Винсент поворачивается к Лу и спрашивает, что он делает на Хеллоуин. Она не знает, как в Париже отмечают этот праздник. Может, вообще никак.

– Я ничего не планировал. Пару лет назад Аполлон и Сэм устроили большую вечеринку. Сэм американец. Американцы обожают Хеллоуин, – говорит Лу.

– Да, это так. Когда дети были маленькие, мы всегда праздновали одинаково: готовили мясо в остром соусе с перцем чили, смотрели фильм «Улика», к нам приходила куча детей… мы их водили по всем домам нашей округи. Там, дома, это обычно уютный вечер, – говорит она и с болью вспоминает эти дни. Ностальгия режет, будто нож.

– Des bonbons ou un sort[60], – нараспев говорит Лу. – Гадость или сладость.

Лу проводит пальцами по стенам зданий, мимо которых они идут, трогает фонарные столбы, когда они ждут сигнала перехода на светофоре. Она берет его за руку.

– Тебе не странно, что я об этом говорю? – спрашивает она.

– Смотри. Вывеска аптеки зеленая. Я все еще присматриваюсь к зеленому цвету, – указывая свободной рукой, говорит Лу. – Нет, конечно. С чего бы мне было странно то, что ты говоришь о своей семье? Странно как раз думать, что это странно. Так ведь?

– Наверное, – соглашается Винсент, когда они идут вдоль Сены.

Снова Сена. Снова грех.

Мой грех… О, твой упрек меня смущает!

Верни ж мой грех.

Верни твою Сену[61].

При воспоминании о языке Лу у себя во рту у Винсент пропадает желание говорить о своей семье.

– Кстати, мне понравилось с тобой целоваться. Ах, сегодня у меня сплошные исповеди, – говорит она.

Лу останавливается и, мягко потянув ее за руку, увлекает вниз по каменным ступеням Археологического склепа острова Сите и там