подружек строго предупредил: чтобы никого постороннего в квартиру не водила. Ни при нем, ни тем более без него.

«Мой дом, — сказал твердо, — моя крепость, хочу в собственном доме себя свободно чувствовать. Так что, если хочешь с подружками пообщаться — то, пожалуйста, на стороне. И то нечасто, потому что у семейной женщины времени нет по кафе да по барам шастать, ей нужно семейный очаг поддерживать, дом вести и мужа обихаживать».

Опять-таки ничего особенного в этом смысле от жены он не требовал, минимального порядка да еды домашней, не обязательно каждый день разносолы готовить. И вроде бы все хорошо шло, Катерина всем довольна была.

То есть это он так думал, что если не требует ничего особенного — стало быть, все хорошо, все благополучно. А оказалось вот что, а он и не заметил.

Херувимский напряг память, чтобы вспомнить, когда они с женой разговаривали о чем-то отвлеченном — ну, фильм какой-то обсуждали или случай какой-нибудь из прошлой своей жизни.

И получается, что если и было такое, то очень давно, осознал он. А может быть, и вообще никогда не было.

Разговаривали только по делу, спросит она, что на ужин приготовить, он со всем согласен, не капризничал никогда. В выходной по магазинам проехать? Это можно, если нужно что-то в хозяйство купить — кастрюлю там или занавески новые. Свои тряпки жена сама покупала, не хватало ему еще по дамским магазинам таскаться. Если ему что надо — тогда, пожалуйста, только заранее все обсудить и ехать в нужный магазин, а не просто по торговому центру болтаться.

Сплетни всякие про работу ее да про соседей он сразу пресек, да, правду сказать, жена этим и не увлекалась, тихая была, малообщительная, за то он ее и выбрал в свое время. И нелюбопытная, в этом он был уверен. И, как оказалось, просчитался.

Надо же, он-то думал, что она понятия не имеет о тайнике, где он хранил медальон. Так хорошо все устроил, думал, что туда-то, за батарею, она и не сунется никогда.

Когда собрался жениться, заранее принял решение: ничего жене не говорить, медальон не показывать. Об этом еще дед покойный строго-настрого предупреждал: бабам про медальон — ни слова, ни намека. Вообще ничего не говорить — нет, и все! Если покажешь — пиши пропало, будет ныть, канючить, чтобы поносить дал, подружкам захочет похвастаться, в общем, огребешь неприятностей по самое не могу.

И просто запретить в тайник заглядывать нельзя — бабы же любопытны как кошки, уж найдет она способ, как в тайник заглянуть. Об этом еще когда в сказке «Синяя борода» написано.

Так что он все правильно сделал, как дед велел, когда медальон ему отдал. Это, сказал, не просто драгоценность, а служба наша. Ничего от нас не требуется, только хранить его.

А он вот не уберег.

Как сунулся в тайник, да как увидел, что он пустой — так чуть ума не лишился. Ограбили, обворовали, самое ценное унесли! Куда бежать? Да некуда, в полицию уж от полного отчаяния заявил. На жену и тогда не подумал — да чтобы эта тетеха, каша манная, да такое удумала? Собственного мужа обокрала! Да как все хитро устроила…

И вот оставалась у него надежда, что Катерину найдут и медальон у нее отберут — и все пойдет своим чередом. До жены-то ему дела нет, хочет уйти — пускай уходит. Квартира его, так что мало что изменится.

Только этими мыслями себя в последние дни и поддерживал.

Не получилось. Ничего не получилось. Жену-то нашли, а медальон пропал. И похоже, что навсегда. Да теперь еще полиция будет таскать его на допросы по поводу смерти Катерины.

Надо же, связалась с каким-то проходимцем, так-то она из себя ничего не представляет, самая заурядная бабенка, так она решила ему в клюве такую ценность принести!

Нажала бы полиция на этого гуру — ведь явно он во всем виноват, и к гадалке не ходи. Кто жену убил — тот и медальон спер. Все же ясно! Но нет, эта баба толстая говорит, непохоже, что гуру тут причастен. А кто же тогда?

Встречный работяга с коробкой мусора наперевес ощутимо толкнул Херувимского в плечо и пошел дальше, не заметив. Херувимский остановился и осознал себя в трех кварталах от отделения полиции. Куда он пошел, когда машина осталась там?

Херувимский развернулся и пошел обратно, не тратя время.

Завтра. Завтра с утра ему предстоит очень неприятное дело. Собственно, дела-то теперь никакого нет, поскольку нет медальона. Но, как говорится, крути не крути — а надо идти.

Александра Федоровна подняла взгляд на Распутина.

— Что вы сказали, Григорий Ефимович?

— Да ты меня не слушаешь, матушка! Я говорю, что этот Кобылин никак не годится в министры. Он немцам в рот заглядывает, только и думает, как бы им угодить.

— Что вы! А мне он казался дельным человеком и патриотом…

— Матушка, он мастак глаза добрым людям отводить! Ты мне верь, я ведь человека насквозь вижу! Меня не обманешь! Вижу, что у него внутри, какие он мысли думает. Так вот, точно тебе говорю, матушка, — у Кобылина на уме измена!

Императрица изумленно смотрела на Распутина. Как этот простой, почти неграмотный человек проникает в сущность вещей! Как глубоко он видит человеческую природу!

— А кого же назначить министром? — спросила она, не думая, что он даст ей конкретный ответ. Скорее это были мысли вслух.

— Известно кого, — тут же ответил ей Распутин. — Ивана Карловича, барона фон Лейбница! Вот уж истинный патриот! Об интересах России неизменно печется!

— Как же… но ведь он немец…

— Ну какой он немец, матушка? Это одна только видимость! Его семья уж третье поколение в России, начисто обрусели, на этот счет можешь не сомневаться!

— Ну, если вы так считаете, Григорий Ефимович…

— Говорю тебе, матушка, — самый подходящий человек на эту должность!

— Хорошо, я непременно поговорю с Николаем…

— Поговори, матушка, поговори. И еще я что тебе хотел сказать… снился мне намедни сон.

— Сон?

На следующий день в квартиру Распутина вошел неприметный человек в гороховом пальто с поднятым воротником. Слуга Распутина Никифор, избалованный бесконечными просителями, подозрительно взглянул на него и молвил через губу:

— Старец занят!

— Ты тут не очень-то! — оборвал его гороховый. — Скажи старцу, что от Ивана Карловича пришли.

— От какого еще Карловича?

— Не твое дело! Твое дело передать! А то смотри, как бы не потерять тебе свое место!

Никифор что-то недовольно проворчал, однако удалился в покои Распутина и через