событиями современности. Когда Сухан или Михаил Данилович побивали рать татарскую, это не могло не вызывать воспоминаний о борьбе с крымскими татарами. Когда Михаил Данилович отвечает царю Бахмету: «Рад тебе служить верою и правдою, своею саблею вострою над твоею шеею толстою», — это очень напоминало события недавних лет на южных границах, самоотверженную борьбу казаков с турками и татарами, их дерзкие письма и ответы послам хана и султана. Борьба Ильи Муромца с царевичами заморскими под Себежем могла восприниматься в связи с борьбой Русского государства за Смоленск и западные земли.[91] Описания боев, всегда кончающихся торжеством богатыря, говорящие о его физическом и моральном превосходстве, вызывали подъем патриотического чувства читателей. И это следует отнести не только к XVII веку. В начале XVIII века повести были, очевидно, не менее живым материалом в связи с военными походами Петра I. Они не противоречили и процессу литературного развития повестей XVIII века. В XVIII веке, особенно в первой его четверти, народное творчество занимало значительное место в формировании новых повестей. Тесно связана с народным творчеством «Повесть о гишпанском дворянине Карле и сестре его Софии».[92] Очень велика роль фольклора в создании стиля повести о Ярополе-царевиче.[93] Вся вторая часть «Гистории о российском матросе Василии Кириацком» построена по типу сказок о приключениях.[94] В XVIII веке появляются целые рукописные сборники, где все, даже легенды и повести духовного содержания, изложено «эпическим языком и стилем народных сказок, с примесью, конечно, по местам слов и оборотов книжных, славянских».[95] Очевидно, в подобной литературной среде повести, составленные на основе былин, не были чем-то чуждым, тем более, что патриотическим, героическим смыслом своим были созвучны эпохе. Возможно, что именно к началу XVIII века следует отнести и наиболее интенсивные переработки пересказов былин об Илье Муромце в повести.

В то же русло патриотических интересов читателей включалось и «Сказание о семи русских богатырях». Вопрос о происхождении, времени создания и литературной жизни этого произведения, как мы видели, очень сложен и до конца не разрешен. Но независимо от того, когда и как было создано «Сказание», по сохранности былинных особенностей оно примыкает к группе богатырских повестей, а по идейному смыслу перекликается с героическими рассказами о победах русских богатырей над «басурманами». Поход отважных богатырей в Царьград, их победа над Тугарином Змиевичем и Идолищем, исконными врагами в изображении русского народного творчества, благородство и скромность богатырей привлекали читателей и создавали «Сказанию» популярность в XVII веке.

Рассказы о боевых подвигах богатырей, о их борьбе с врагами рассматривались как повести об историческом прошлом, но тем, что в них было много фантастического (чудовища, необыкновенная сила и т. д.), они отдалялись от исторических, воинских повестей с их достоверностью. Фантастикой и обилием приключений героические богатырские повести сближались с переводными рыцарскими романами, такими, как повести о Бове и Еруслане. Но патриотизмом, высокой идеей борьбы с врагами, картинами сражений с войсками татар они напоминали воинские исторические повести. И этот идейный смысл ставил их выше переводных рыцарских романов. Ведь Илья совершает подвиги ради славы и свободы своей родины, а не просто ищет, кто сильнее, как Еруслан, или переживает личные невзгоды, как Бова.

К другому кругу читательских интересов, идей и образов принадлежат повествования о Потоке, Ставре, Иване Годиновиче. В связи с социальной борьбой XVII века, с изменениями в общественной жизни, а также в связи с некоторым изменением во взаимоотношениях в семье, в литературе все чаще появляются герои незнатного происхождения, но умные и предприимчивые. Читателя привлекали рассказы о смелых людях, побеждающих жизненные невзгоды не столько силой, сколько хитростью и смекалкой. Нравятся и рассказы об умных, находчивых женщинах. Образ такой женщины давал и богатырский эпос. Жена Ставра Годиновича — энергичная, умная и хитрая женщина. Жена Ставра — богатырша, но в рассказе о ней на первое место выдвигается не сила, а хитрость и смелость. Чтобы выручить из беды мужа, она едет в Киев и, ловко обманывая князя, не только заставляет его освободить Ставра, но и «жаловать лутче старова». Занесенный в рукописную книгу сюжет о Ставре попал в русло повестей об умных и хитрых женщинах, в круг городских новелл.

С другими темами, другими образами можно сопоставить содержание повествований об Иване Годиновиче и о Михайле Потоке. Богатыри в этих былинах, а особенно во второй, ничем не выделяются. Михаил Поток легковерен, медлителен, его бой в гробнице со змеей производит впечатление заранее предопределенного колдовством его жены. Женские образы гораздо более значительны, они резче, четче обрисованы, лучше запоминаются. Жена Михаила Потока, Авдотья Лиховидовна, Лебедь Белая, злая, коварная колдунья, красивая и жестокая, напоминает княгиню Улиту из повести о начале Москвы. Похожа она по ее поведению и на жену Соломона. Сюжеты о Михайле Потоке и Иване Годиновиче привлечены кругом популярных повестей о злых и коварных женщинах, «злых женах». Интерес к человеку сильного, пусть отрицательного, но яркого, характера поддерживал жизнь этих записей в рукописных сборниках. Кроме того, торжество богатыря над злом должно было также привлекать читателей к этим текстам.

Окружение, в котором находим тексты о богатырях в рукописных сборниках, также подтверждает выводы о том, что повести эти были привлечены в литературу развитием сюжетных повествовательных жанров, тесно связанных с народным творчеством. В сборниках находим сатирические произведения, как повести о Ерше, о куре и лисице; переводные повести о Бове и Еруслане; повести о царе Соломоне; «Историю» о Фроле Скобееве и т. д. Попадают повести о богатырях и в соседство с историческими произведениями. В сборнике ГБЛ, 6147, Шибанова 186, где помещен отрывок «Истории» об Илье Муромце, находим повести о нашествии Батыя на Рязань, о Мамаевом побоище, о разорении Иерусалима, о пленении Царьграда. Это также подтверждает мысль о том, что повествования о богатырях воспринимались как повести об историческом прошлом. Так, «особое развитие в XVII веке разнообразных видов повести, возможно, послужило стимулом для записи, в первую очередь старин, которые напоминали своим содержанием историческую и авантюрную повесть».[96]

11

Очерченный в предшествующем изложении процесс — своеобразная литературная жизнь занесенных в рукописные сборники текстов с былинными сюжетами — продолжается в XVIII веке. Но в записывании былин наблюдается в это время и новое явление. В XVII веке, как мы видели, были случаи записи былин почти в том виде, как они жили в устной традиции, с сохранением всего их поэтического облика, стихотворного склада и фразеологии. Однако и в этих случаях запись воспринималась и писцами, и читателями как повествование, рассказ, но не