...Ночь прошла без сна для всех нас. Но мы надеялись, надеялись. Такой замечательный человек! То Вадим, то Самарий сидели у койки раненого. Я заходил изредка — мне было стыдно, лежали с Мишей плечом к плечу, и вот он еле дышит, а я...

К утру Михаила Калашникова не стало. Самарий плакал, Вадим сдерживался. Где достать гроб? Ни досок, ни леса поблизости. Сломали забор, из досок сколотили ящик, отдаленно напоминавший настоящий гроб.

— Нет, не годится так, — сказал Гурарий.

И добыл у медиков красный стрептоцид, растворил его, кистью, обыкновенной малярной кистью, увлажнил гроб, принявший цвет охры.

На военном грузовике отвезли тело Калашникова в Симферополь, на аэродром. Открыли крышку гроба, попрощались с Мишей, у гроба его выстроился почетный караул. Самарий вызвался сопровождать с другими офицерами штаба армии прах друга в Москву.

Рев авиационных винтов слился с последними винтовочными выстрелами салюта.

В аэропорту столицы встречали его правдисты и представители многих газет, работники Политуправления РККА.

На кладбище — снова винтовочные залпы салюта, почетный караул.

Нет больше с нами корреспондента-фронтовика! В «Правде» на посту сменила Мишу его жена.

...Я вспомнил обо всем этом спустя тридцать два года, перечитывая роман Вадима «В полдень на солнечной стороне». Нет в нем такого эпизода, но память писателя хранит его, и сейчас я думаю о том, что наиболее радостные или горестные события, жертвы, печали у крупного писателя рано или поздно переплавляются в книгу.

Читая ее, я вспомнил, как весной 1944 года мы оказались в здании Ялтинского горкома партии, куда в те же минуты, спустившись с гор, входили партизанившие в период оккупации работники горкома. Усталые, обросшие бородами... И к ним-то обратился с речью военный корреспондент Кожевников. Это были не только слова уважения, восхищения, нет, корреспондент говорил как пропагандист...

Но все же не только в этом особенность книг Кожевникова. Мне кажется, что все его удачи оттого, что он нашел «своего» героя, кожевниковского. Он предан этому герою от первых рассказов, от книги «Март — апрель» до «Особого подразделения» и «Петра Рябинкина», удостоенных Государственной премии. И если всех героев собрать вместе, мы увидим, что их связывает кровное родство, все они одной династии — династии строителей социализма. Писатель неизбежно сообщает своим героям хоть что-то от себя самого. Вадим Кожевников в юности был шахтером, был строителем. Отсюда его знание натуры и особенностей характера рабочего человека.

Помните повесть «Степной поход», написанную в тридцать шестом году? Не от мастера ли Глушкова идет эта династия? Крепкая, цельная натура. Человек самозабвенно любит свое дело и счастлив оттого, что приносит пользу людям, обществу. И «Годы огневые» современна и в то же время ретроспективна.

Это небольшое отвлечение в прошлое я разрешил себе оттого, что новая книга его в большей мере, чем другие, знакомит нас с писателем-пропагандистом. Не только публицистом, но именно пропагандистом. Для книги, о которой идет сейчас речь, писатель отобрал журналистские свидетельства свои за многие годы. На мой взгляд, писатель поступил правильно: при строгом отборе очерков и высказываний он сознательно сохранил в первозданном виде их язык и манеру, юношескую угловатость первых публикаций и постепенное — год из года — «повзросление» своей прозы. Читатели становятся свидетелями и становления мастерства тогдашнего журналиста-комсомольца, и движения времени в нашей стране.

В 1931 году, увлеченный яростной «экспрессией» фразы, он мог еще написать так: «О, квалификация! 27‑летняя дрессировка мозга, сморщенного в извилины исступленного напряжения». Не один он болел тогда подобным словесным исступлением. Но от страницы к странице, от года к году газетная и журнальная проза Кожевникова оттачивалась, освобождалась от нагромождения эпитетов, не теряя внутренней динамики, становилась все более лаконичной и ясной. А вместе с тем главным становилось действие, освобожденное от пояснений, лишь затемняющих суть происходящего. Юноша-газетчик становился писателем.

Да, движение времени — вот что захватывает в этой книге. Когда-то с горячностью комсомольца автор ратовал за попранные законы рыцарского футбола, за право молодых вырываться в небо на крыльях или с парашютом, ратовал за освобождение от шаблона молодежных клубов... Это молодость писателя. И молодость страны.

Движение времени ощущается в книге по мере того, как сыновья патриарха доменщиков Ивана Коробова становились академиками в своей отрасли индустрии и рядом с рабочими-виртуозами появлялись такие рабочие-исследователи, рабочие-новаторы, революционеры техники, как Борткевич и Дубинин, а вся наша страна по темпам индустриального развития опережала самые развитые капиталистические державы.

В годы войны главный герой писателя — солдат. Фронтовые «донесения» Кожевникова уже тогда позволяли предугадать особенности и достоинства будущих его книг, посвященных людям нашей армии. Уже тогда Кожевников стремился показать бой в его мельчайших подробностях, в его, я бы сказал, «деловой» обстановке. Солдаты Вадима Кожевникова — сыновья и братья тех рабочих, с которыми он знакомил нас в годы первых пятилеток.

Общее у этих героев — чувство юмора, оптимизм, человечность. Великолепно выражено все это в рассказе о том, как, усугубляя опасность для самих себя, в бою за Пулковские высоты наши солдаты, обороняясь, стремились сохранить в целости знаменитую обсерваторию. А когда выстояли, то обратились к профессору с единственной просьбой: разрешить им взглянуть через «трубу» на звезды. На мой взгляд, это лучшая вещь в сборнике. В ней — зрелое мастерство писателя, его почерк, знание людей и любовь к ним.

Да, герой Кожевникова сформировался еще в тридцатые годы. Но первый большой успех принес ему все-таки рассказ «Март — апрель». Он появился в 1942 году и сразу привлек всеобщее внимание. Спрашиваю писателя, чем объясняет он этот успех.

— Все это непросто, — говорит Кожевников. — Это только кажется, что успех внезапен. На самом деле он «состыкован» с предыдущими поисками...

«Все это непросто»... Я и начал свои заметки с эпизода, которым хотел показать, как все это было непросто. Во время войны Кожевников выпустил около десяти сборников рассказов. Много? Как сказать... Ведь его этюдниками были корреспондентские блокноты. На второй день войны он уехал на Западный фронт от «Красноармейской правды», с 1943 года — военный корреспондент «Правды». И потом — вся жизнь на колесах.

Старые его рассказы неотделимы от новых — суровый опыт фронта давал много, очень много для раздумий после того, как отгремели залпы войны. Помните, с каким интересом встретили мы роман «Заре навстречу». Идущий по горячим