Когда Николь вдохновенно о чем-то рассказывает, я влюбляюсь в неё еще больше. Засмотревшись на её мимику и жесты, даже пару раз выпадал из темы разговора, забывая вникать в то, что так красиво говорят её губы.

И, конечно, мы целовались. Потребность быть к ней ближе становится всё ощутимее, становясь жизненно необходимой. Как выдержать эти две недели? Это будет огромным испытанием для меня.

— Спасибо тебе, Глеб, — говорит Николь, когда мы поднимаемся в лифте в квартиру. — Я давно так хорошо не проводила время. Наверное даже никогда… — в голосе чувствуются грустные нотки.

— Это тебе спасибо, — обнимаю её за плечи и целую в макушку. — Я тоже никогда так хорошо себя не чувствовал.

— Врунишка вы, Глеб Викторович! — Николь прыскает от смеха, я по инерции подхватываю и тоже смеюсь.

— Ну, если только совсем немного.

Мы входим в квартиру, где несмотря на двенадцатый час ночи, еще чувствуется движение.

— Папа, Николь, ну наконец-то! — к нам спешит взволнованная Ника. — У Дианы похоже ветрянка! Какие-то странные прыщи появились на лице и животе. Мама, увидев их, тут же собрала свои вещи и уехала в гостиницу. А я не знаю, что делать.

— Ничего не делать… — спокойно отвечает Николь. — Лучше ей сейчас переболеть, дети легче переносят оспу.

— Нам тоже не страшно, да пап? Я в первом классе переболела, а ты вроде тоже в детстве болел?

— Да, я очень легко перенес, — вспоминаю, как весь класс ходил по уши измазанный в зеленке, а у меня было всего два прыщика. — Давайте ложиться тогда, а то завтра праздник еще.

— Какой??? — в один голос спрашивают Николь и Вероника.

— Великое отселение королевы Альбины, — говорю серьезно, а девчонки сначала пытаются вникнуть в суть моих слов, и когда понимают, о чём я, начинают хохотать. — Тихо вы, а то разбудите будущего зеленого человечка.

Мы расходимся по спальням, и я впервые очень спокойно и крепко засыпаю.

Утро, вопреки ожиданиям, приносит не бодрость, а совсем наоборот — жуткую головную боль и мышечную слабость. Неужели вчера на набережной меня продуло?

Встаю с кровати, собираясь добраться до кухни, чтобы выпить воды. Ощущения, как от сильного похмелья, хотя вчера с Николь выпил всего пару бокалов вина за ужином. В квартире уже не спят, слышен голос моей дочери, который ведет с кем-то диалог в её спальне. Он что-то активно рассказывает кому-то, периодически повышая тон. Неужели с Николь спорит? Мне хочется прислушаться и узнать, но еще сильнее моя жажда в данный момент. Словно неделю не видев воды, я даже не включаю фильтр, а набираю прямо из крана и жадно осушаю два стакана подряд.

У меня точно жар. Выхожу из кухни, вспоминая, есть ли у меня в аптечке термометр, как натыкаюсь сразу на двух Ник, которые выходят ко мне из своих комнат.

— Папа!!!

— Глеб!!!

Синхронно выкрикивают девушки, выпучив на меня глаза.

— Что такое? Вы чудовище увидели? — усмехаюсь я, не подозревая, насколько близок к истине в данный момент.

— Это же кошмар просто! — игнорируя мой вопрос и не сводя с меня глаз, проговаривает дочь.

— Ты же говорил, что точно болел!? — подхватывает Николь, и я начинаю понимать, что происходит.

Зеркало в прихожей являет просто ужасающую картину — всё лицо и грудь покрыты красными пятнами. В голове, под волосами, тоже целая россыпь волдырей.

— Но как это возможно? — не веря собственным глазам, продолжаю осматривать своё отражение. — Я же хорошо помню, что болел. У меня, правда, было всего несколько прыщиков, но врач сказала, что такое бывает. У меня даже в карточке записано, что ветрянка была.

— У тебя еще и температура, похоже, — говорит Николь, прикладывая ладонь к моему лбу. — Ложись, я принесу тебе термометр.

— И как я теперь на работу поеду? — сам не знаю, у кого спрашиваю. — Такого Квазимодо вряд ли будут рады видеть мои подчиненные…

— Придется работать дистанционно, — говорит Николь. — Я могу съездить в ресторан и привезти тебе всё, что нужно.

— Придётся… — соглашаюсь со вздохом и плетусь к себе в комнату.

Одно радует — Альбина уж точно теперь не вернется раньше, чем через две недели.

Николь

Я долго не могла уснуть после нашего первого свидания с Глебом. Меня раздирали двоякие чувства. С одной стороны, я еще больше влюбилась в этого мужчину; он много рассказывал о семье, о том, как жалеет, что был плохим отцом для Вероники. Мне очень отозвались его чувства, хотелось бы, чтобы отец моей дочери понял это раньше, не дожидаясь, когда Диане исполнится восемнадцать…

Было так хорошо, когда мы целовались на пустынной набережной, я была полностью погружена в момент нашего единения, и не хотелось, чтобы это когда-нибудь прекращалось. Но у меня в жизни ничто хорошее не длится долго. В душе стала непонятно откуда зарождаться тревога. Сначала я подумала, что это включилась моя мнительность, и я просто себя накручиваю. Но уже через полчаса случайно обернувшись во время прогулки, я наткнулась на те же пронзительные черные глаза.

Внутри будто что-то оборвалось. Что этот человек делает здесь? Неужели он следит за мной? Но с какой целью?

Глеб почувствовал мою нервозность и стал снова мучать расспросами. Но что я могу ему рассказать? Что мне кажется, что меня кто-то преследует? Это уже диагноз, если что. И я попросила поехать домой.

Долго не могла уснуть. Всё пыталась понять: что может быть нужно от меня незнакомому человеку? И, уснув, всё равно не смогла избавиться от беспокойства. Мне снилась мама. Обычно, когда я вижу её во снах, она всегда жалеет меня. Каким-то необъяснимым образом эти сны предшествуют сильным ударам судьбы по моей скромной жизни. Впервые после смерти мамы, я увидела её во сне в пятом классе. Я тогда уже полгода жила в детском доме, и никак не могла завести друзей. На следующий день меня избили мои одноклассники так, что я попала в больницу. Во второй раз я видела маму перед тем, как ушел Дима, оставив меня в съемной коммуналке с девятимесячной Дианкой на руках. Всякий раз она утешала меня, говорила слова поддержки и уверяла, что она всегда со мной. Когда случалось горе, эти слова словно вытаскивали меня из ямы, не давали опустить рук и скатиться на дно…

И вот я снова вижу во сне маму. Она улыбается. Словно играет со мной в догонялки, как в детстве. Я пытаюсь коснуться её, но она ускользает. Во моём сне я возраста своей дочери, плачу и прошу её не уходить, прошу взять на руки, защитить. Но мама ничего не говорит, а только улыбается. Я снова бегу за ней, уже не разбирая дороги, и вот она скрывается за дверьми какого красивого дома. Из окон этого особняка словно из прожекторов льётся свет. Я щурюсь, пытаясь увидеть в окне маму, но внезапно двери открываются и в проёме, залитом светом, появляется фигура. Я не могу видеть лица, но точно понимаю, что это мужчина, и что он не враг. Его появление заставляет меня успокоиться. На каком-то интуитивном уровне я понимаю, что ему можно верить. А еще я понимаю, что его ко мне посылает мама для моей защиты.