Древнехристианский период заканчивается приблизительно с началом V века: историческая грань намечается фактами разделения Римской Империи на Западную и Восточную в 364 году и падением Рима в 410 году. В этот период быт и искусство культурных классов, торговля, условия городской жизни, искусство и художественная промышленность, словом, вся показная сторона жизни, за исключением народных бытовых форм, носит римский характер. Под римским характером и римским стилем искусства следует разуметь историческую прививку греческой культуры и искусства к покрывшему мир древу Римской Империи, которая господствует в первые века христианской эры от крайнего Запада древнего мира до Востока, от Испании до Египта и Сирии, всюду внося порядок и государственные формы цивилизации.

Основание Византии и перенесение в нее государственной резиденции, а отсюда передвижение крупных интересов торговли и перенесение промыслов с Запада на Восток, наконец, падение Рима и культурное возрождение Египта, передней Азии и вообще всего греко-восточного мира способствуют развитию Востока и угасанию Запада. Уже первая половина IV столетия отмечена оживлением греко-восточной образованности и тяготением культурного Запада к восточным центрам, а весь период V–VI столетий должен быть отмечен возрождением греческого искусства и назван греко-восточным периодом. Средоточием культурной и художественной деятельности в эту эпоху являются Малая Азия, Сирия и Египет, а представительными центрами – Константинополь и Александрия, правда, первый позднее, почти в VI веке, тогда как Александрия и Антиохия были центрами культуры уже в предыдущем периоде.

Известно, что VI век доселе, и не без основания, называют золотым веком Византии, или эпохой ее процветания, но его подготовка совершилась не в Константинополе. Если, при самом начале этого периода, и выделяется видная политическая роль Византии, этой новой столицы Константина, то политическое ее значение не должно быть отожествляемо с культурным. Культурная роль Византии начинается только с началом шестого века, а художественное первенство – только с царствованием Юстиниана. Самая постройка византийских дворцов, общественных зданий Византии, даже первых церквей, была, прежде всего, слишком декоративной задачей, чтобы быть сколько-нибудь прочной, и уж, конечно, должна была носить характер официально принятый и наименее оригинальный. По-видимому, в Риме, под влиянием рано усилившегося папства, были более значительные постройки христианских церквей, чем в самом Константинополе, почему и сохранилось их там более[78].

Далее, нельзя не иметь в виду осторожных исторических оговорок[79], по которым роль известного миланского эдикта ограничивается принципиальным признанием полной свободы вероисповедания в Римской Империи. Христианство не было сделано при этом господствующей религией, как обыкновенно полагают. Напротив, только личная принадлежность императорской фамилии к христианству сообщала некоторое равновесие положению его сравнительно с язычеством, у которого не были отняты в течение почти всего четвертого века его вековые привилегии. Нельзя, поэтому, веку Константина придавать значение религиозного и культурного переворота и искать в этом веке исполнения художественных задач христианской веры силами правительства и общества.

Не стало гонений и препятствий, но культурная борьба с язычеством продолжалась, и пышные римские мозаики еще носят на себе отпечаток религиозной брани. Мы встречаем эти мозаики уже в конце века, но в их композициях не находим и мысли о каком либо новом монументальном искусстве, с новыми типами. Напротив того, самая постройка храмов, их украшения и блестящая их сторона были, по необходимости, делом спешным и слабо обдуманным. Таким образом, мозаики алтаря Римской церкви св. Пуденцианы по своему стилю относятся еще к эллинистическим произведениям и представляют в конце столетия (390 года) священные типы в зависимости от идеальных типов язычества: почти все апостолы массивны и малоподвижны и напоминают более философов, чем учеников Спасителя. Столь же грузны и не идеальны аллегории двух «церквей», а эмблемы евангелий кажутся грубыми скульптурами. Эта мозаика дает нам, правда, произведение, сложившееся в самом Иерусалиме, и все фигуры представлены здесь на фоне зданий храма Гроба Господня.

Итак, даже в тех работах, которые по своему стилю не дают ничего нового против общих черт позднего антика, ясно видно или может быть открыто восточное влияние; но вопрос о действительных источниках этого восточного течения едва только затронут наукой, ставившей его доселе как полемический прием против притязаний Рима, а не как историческое построение.

Недавно появившееся «Руководство по византийскому искусству» Шарля Диля[80] посвящает первую книгу обзору «источников и образования» его в следующем порядке: источники сирийские, египетские, анатолийские и роль Константинополя в образовании византийского искусства. Основной пункт этой исторической программы верен и не требует в настоящее время доказательств. Но частности ее еще вовсе не установлены и, впредь до выработки определенных взглядов, допускают всякие соображения. А так как наша задача настолько специальна, что отделы не всегда имеют точный материал, и сохранившиеся изображения Божией Матери зачастую представляют отдаленные копии, то историческая постановка отделов требует хотя краткой, но общей характеристики.

Так анатолийское влияние должно быть нами отстранено, во-первых, потому, что оно пока ограничивается памятниками архитектурными, а, во-вторых, потому, что все гадания о роли Малой Азии в образовании византийской иконографии не выходили пока из области чистой гипотезы. Не даром сам составитель Руководства именует их «тайною». Далее, в порядке следования, мы предпочитаем по старому поставить рядом Египет и Сирию. Правда, христианские храмы и памятники центральной Сирии древнее известных нам христианских памятников Египта, но, как известно, в этих храмах отсутствуют пластика и живопись, а роль архитектуры в истории искусства настолько обособлена, что не дает еще права на выводы для пластических искусств. Наконец, высокое развитие египетского искусства и на его месте эллинистического в первых трех веках указывает само, где надо искать первые шаги греко-восточной христианской иконографии.

Быть может, поэтому, наиболее верным согласительным пунктом для настоящего греко-восточного периода было бы признать, что в эту эпоху не было общего центра: Рим перестал быть центром и руководителем культуры и искусства и сам стал провинцией, лишился частью и населения и прежних средств, былой роскоши и жизни, сделавшись на половину мертвым городом (о чем согласно твердят его посетители в V веке). Но, взамен, центром не сразу стала и Византия, хотя она и унаследовала политическую роль Рима, отчасти его силы и средства, а также его художественные мастерские (особенно по художественной промышленности и разным мастерствам: мозаическому, резьбе в слоновой кости и пр.), а потому на место одного явилось несколько центров, которые, освободившись от образца, зажили ярче и сильнее своей особливой культурной и художественной жизнью.

В конце четвертого столетия Александрия не только представляла собой художественный и умственный центр, но и своего рода средоточие новой духовной жизни и