где нахожусь. В глазах сухо, во рту горчит. В кухне родители звенят посудой. Нужно собраться и идти в школу. И как я протяну целый день после вчерашнего? Может, притвориться больной и прогулять?.. Поворачиваюсь на спину и пялюсь в потолок. Вот бы там всплывали ответы, как в шаре с предсказаниями.

– Закрой свой рот! – доносится голос отца из кухни.

– Это ты замолчи и послушай, что я пытаюсь сказать!

Зажимаю уши ладонями, встаю с кровати, беру одежду и прошмыгиваю в ванную. Умываюсь, одеваюсь, поправляю прическу перед зеркалом в своей комнате. Взгляд падает на созданную ночью кормушку. Если я не поела перед школой, это не значит, что птички должны голодать.

Проверяю пакет с семечками в кладовке. Запасы еще не испортились. Зачерпываю небольшой кружкой порцию и пересыпаю в кормушку. Надеваю куртку и сапоги, на дворе уже минусовая температура. Забираюсь на подоконник и открываю окно. Снаружи папа когда-то прибил гвоздь, с тех пор мы всегда вешаем на него кормушку. Обычно это делает он, поскольку у него руки длиннее. Мне же придется держаться за раму и тянуться к левому краю.

Невольно гляжу вниз – сугробы смягчат ушибы, если упаду, но хотелось бы выйти через подъезд, как все нормальные люди. Тянусь к гвоздю, приподнимаю ногу для баланса. Я справлюсь. Справлюсь…

– …давай спросим у Алевтины! – В квартире что-то хлопает. Вздрагиваю, пальцы скользят по стеклу. Сердце колотится. – Ты знала, что твоя мать хочет со мной развестись?! – кричит отец изнутри. Вижу его разгневанное лицо.

Он не смотрит на меня, ходит по комнате туда-сюда. Мама заходит за ним, растрепанная и гневно покусывающая губы. Когда они успели возненавидеть друг друга?

– Отстань от дочери! Она не виновата в том, что мы собираемся развестись. Это все твоя вина!

– Ага, как будто это я залетел на стороне! Как ты смеешь открывать свой рот, когда пострадал я? Не ты растила чужого ребенка семнадцать лет, это делал я!

Мама стоит в дверях, папа активно жестикулирует. У него на шее вздулась вена. Перевожу взгляд на гвоздь и тянусь к нему. Из последних сил вешаю кормушку ноющими пальцами. На лице расплывается улыбка. Хоть что-то сегодня у меня получилось.

– Знаешь что, Инна? Пошла ты!.. – Голос отца замирает у меня в ушах.

Чувствую удар в спину. Рука соскальзывает с оконной рамы, сугробы приближаются.

Я падаю. Из глотки вырывается крик. Боль разносится по телу, сильно пульсируя в левой ноге. Лежу на спине и смотрю на небо, а в мои глаза падают крошечные снежинки. Из окна высовываются испуганные родители.

Вердикт неутешительный: закрытый перелом. Нога забинтована и загипсована. Я не смогу нормально ходить ближайшие пару месяцев. В интернете пишут, что у каждого перелом заживает по-разному, бывают осложнения, кому-то даже заново ломали ногу. Придется осваивать костыли.

В палату заглядывает мама. На ее лице сострадание. Она присаживается на стул рядом и шепотом говорит:

– Мы все решили.

Не успеваю спросить, что она имеет в виду, как ко мне подходит папа. Его лицо больше не угрюмое, но отрешенное.

– Мы с твоей мамой договорились. – Он стоит за ее спиной и глядит куда-то мимо меня.

– Я съеду из квартиры в конце недели. – Мама берет меня за руку, пытается улыбнуться. От былой красоты ее улыбки ничего не осталось. – Мы решили не разводиться до твоего совершеннолетия, чтобы тебе не пришлось приходить в суд. До сентября ты останешься с папой…

– …а потом сама решишь, где будешь жить, – заканчивает за нее папа.

Обычно они так договаривают друг за другом, когда мирятся. Неужели они смогли успокоиться только потому, что я упала из окна? Глаза щиплет. Стискиваю одеяло с внутренней стороны. Меня ставят перед фактом. Им все равно, что я думаю об этом.

– Уходите, – говорю севшим голосом и отворачиваюсь.

– Алечка. – Мама кладет руку мне на плечо. Скидываю ее, дернув им.

– Не хочу вас видеть, – выдаю сквозь стиснутые зубы. Пусть они уйдут, и я смогу поплакать в одиночестве.

– Инна, – одергивает ее папа, – пойдем. Ей нужно обдумать услышанное.

– Ладно… Ладно. – Стул отодвигается, мама встает. – Если тебе что-то понадобится, ты всегда можешь позвонить мне… и папе тоже.

Не отвечаю, глядя в окно. Пересчитываю снежинки, закручиваемые вихрем, теряю счет и начинаю заново. Когда дверь в палату закрывается, слезы текут по щекам, капают с них на одеяло и расползаются серыми кляксами по застиранному белому хлопку.

Лежу дома уже неделю. У родителей полно своих забот. Ко мне приходит реабилитолог. Он всегда улыбается и зачем-то приносит фрукты и шоколад. Последний я не ем, потому что при взгляде на него всегда вспоминаю про аллергию Жоры. Дурацкое свидание, дурацкая аллергия, дурацкое падение из окна…

Сжимаю очищенный мандарин, пальцы слипаются из-за сока. Скоро Новый год, а мне совершенно не хочется праздновать. На календаре поменяются цифры, мне останется полгода до окончания школы, мое будущее туманно, и счастья в нем не предвидится.

Роза навещает меня время от времени. В последний раз предупреждала, что не сможет встретить праздник со мной, потому что приедут дальние родственники, с которыми она и ее семья давно не виделись. У нее, в отличие от меня, нормальная семья и в личной жизни все в порядке. Каждому нужно свободное пространство для себя, своих мыслей и целей. У меня оно появилось, но беспокоит другое. Как избавиться от пустоты? Чем ее заполнить?

Отвлечься помогают процедуры по расписанию, завтрако-обедо-ужины, сонливость от обезболивающего, и так по кругу. В свободное время подбираюсь на костылях к окну и смотрю на людей снаружи. Входы в магазины уже украсили гирляндами, на улице продают елки, витает праздничный дух. Как-то приходила мама и развесила в моей комнате шуршащие разно-цветные украшения.

Мне впервые предстоит встречать Новый год без улыбающихся родителей, держащихся за руки. У каждого из них своя жизнь. Да и ворчания бабушки не хватает. Никогда не думала, что буду жалеть об упущенной возможности пообщаться с ней.

В горле першит. Ковыляю из комнаты в кухню, чтобы взять из холодильника что-нибудь сладкое. Вытаскиваю из боковой дверцы бутылку с ярко-оранжевой газировкой. Поворачиваю крышку. Она слетает, липкий напиток оказывается у меня на лице, стекает по шее и волосам, впитывается в одежду. Я стою в кресле в луже фанты, и плачу, потому что у меня больше нет семьи.

Глава 22. Жора

Если Вася в самом деле работает клиническим психологом в