силы покидают меня. И тогда этот вездесущий зов пустоты зазвучал сильнее. Самая коварная работа Лесрей Алдерсон, пытавшаяся заставить меня покончить с болью, страданиями и муками. Обещание, что это будет так просто. Но я бы осудила на смерть не только себя. И не только Хардта и Тамуру. Я бы осудила жизнь, которую я лелеяла внутри себя. Жизнь, которую создали мы с Изеном. Я не могла позволить своему ребенку умереть, не дав ему даже шанса на жизнь.

Я пришла к пониманию, что существует момент, когда смерть становится настолько неизбежной, что страх перед ней исчезает. Я держалась за эту цепь, крепко обхватив ее руками и ногами, мое лицо было покрыто жиром, а вес моих друзей тянул меня вниз… Я перестала бояться. Мы должны были умереть. Я знала, что это невозможно остановить. И страх просто исчез. Вслед за этим я увидела, что Изен смотрит на меня из темноты. Страх, который Изен испытал в городе Джиннов, был настоящим и довел его почти до безумия. Теперь я это увидела. Я думаю, именно поэтому Сссеракис выбрал его лицо, разбитое и окровавленное, и я увидела на нем гнев. Древний ужас разгневался, потому что страх исчез. Я почувствовала в своих руках новую силу, достаточную, чтобы сжать металл чуть крепче. Но сила сама по себе не могла нас спасти, а сила — это все, что мог дать мне Сссеракис. Решимость, упрямый отказ сдаваться — все это было моим.

— Освободитесь, или вы все умрете, — снова закричала Имико. Она была так близко, что от звука ее голоса у меня заложило уши.

— Все мужчины — лестница для своих сыновей, — сказал Тамура, и я услышала напряжение в его голосе.

— Что? — крикнул Хардт в ответ старику.

— ЛЕЗЬ!

Я услышала хрюканье, рычание и время от времени проклятия, которые мог издавать только Хардт. Напряжение в груди и руках превратилось в постоянный рывок. Я не могла дышать. Перед моим взором не было ничего, кроме темноты, я крепко зажмурила глаза, но даже это начало исчезать. Я почувствовала, как чьи-то руки обхватили меня. Они нежно коснулись моего лица. Потом это было уже слишком. Мои руки просто разжались, и я почувствовала, что падаю.

Иногда люди отправляются в одно место, где нет ни снов, ни мыслей. Это пустота, место без. Я была там. Я ничего не чувствовала. Я ни о чем не думала. Мне ничего не снилось. Я ничего не помнила.

Когда я проснулась, мой разум не сразу пришел в себя. Я увидела над собой камень, обтесанный и обработанный. На какой-то ужасный миг мне показалось, что я снова в Яме. Ты никуда не уходила, прошептал Сссеракис в моем сознании, ложь и правда одновременно. Иногда я спрашиваю себя, где находился древний ужас, когда меня не было. Когда я исчезла и отправилась в это никуда, занял ли Сссеракис мое место? Я спрашивала себя, не так ли ужас овладел моим телом и чуть не убил Джозефа. Издевательский смех, который я услышала у себя в голове при этой мысли, мало что прояснил, как ни посмотреть.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что цепи больше нет. Я больше не висела над смертельным обрывом. Не было ни ветра, ни покрытого жиром металла подо мной. Хотя я лежала на чем-то довольно остром и неудобном, впивающемся мне в спину. Я попыталась пошевелиться, но мои руки словно налились свинцом, они были как мертвый груз, и едва шевелились, сколько бы я ни прилагала к ним усилий. Кажется, я застонала или, может быть, хрюкнула. Надо мной возникло лицо Имико, она смотрела прямо мне в глаза.

— Ведьма проснулась, — сказала девушка. Она рассмеялась, но я уловила в ее глазах что-то, чего раньше там не было. Тогда я не была уверена, что именно, но теперь я это знаю. Уважение. То, что зарабатывается действием и дается неохотно. Мы не нравились друг другу, но я только что сделала невозможное, и этого было достаточно, чтобы заработать хоть какое-то уважение.

Следующим появился Тамура, на его смуглом лице отражалось беспокойство. Мне удалось кашлянуть в его сторону, хотя любые слова, которые я пыталась произнести, ни к чему не приводили. Когда появилось лицо Хардта, я почувствовала, как тяжесть спала с моей груди, и обнаружила, что снова могу дышать, хотя это было больно. Тогда я поняла, что готовилась к плохим новостям. Часть моего сознания отступила и ожесточилась перед ударом, который так и не последовал. Хардт что-то сказал, но я не расслышала слов. Я была слишком занята, наслаждаясь облегчением, словно поток радостных криков звучал только в моей голове. Они были живы. Хардт и Тамура были живы. Мы все каким-то образом выжили. Никаких потерь. Никто не погиб.

Пока. Я бы велела этому ужасу заткнуться и дать мне насладиться моментом победы, но, как я уже сказала, слова были за пределами моих сил.

Большие руки поднырнули под меня, и Хардт помог мне сесть. Если тебе когда-нибудь требовалась помощь, чтобы сесть, ты поймешь в каком я была состоянии. Мои руки и ноги покалывало, и я почти ничего не чувствовала. Когда мне, наконец, удалось пошевелить ими — просто сжать пальцы в кулак, — на меня набросилась сильнейшая боль и распространилась по всей руке. Не думаю, что я когда-либо чувствовала себя такой беспомощной, даже прикованная к столу с ножом в груди.

Мы находились в пещере, массивной, темной и явно искусственной. Стены и потолок были слишком плоскими, и я едва могла разглядеть ступени, вырубленные в самой скале. Я услышала неподалеку ветер, тот самый свистящий вой, который вселял в меня надежду там, в Яме. Было холодно. Я задрожала, и это вызвало целый ряд новых болевых ощущений в моем теле. Боль — постоянный спутник человека на протяжении всей жизни. К ней можно привыкнуть, если она возникает достаточно часто, но редко доставляет тебе удовольствие. Я заметила, что, чем старше становится человек, тем больше он жалуется на боль, как будто с возрастом терпимость к ней ослабевает. Может быть, это потому, что с годами боль приходит легче, а, может быть, потому, что боль служит нам хорошим напоминанием о том, что со временем мы распадемся на части. Мгновение за мгновением мы мчимся навстречу неизбежной смерти.

К моим губам поднесли бурдюк с водой, и я отхлебнула так жадно, как только позволил Хардт. Когда он убрал бурдюк, я, кажется, посмотрела на него испепеляющим взглядом. Он отодвинулся от меня, бросив осторожный