в которых тогда преобладали жители англо-саксонского происхождения). Иногда его абсурд доходит до комичности: «Нью-Йорк олицетворяет страшное разорение и упадок… вороватые раболепствующие отбросы и омерзительные ничтожества вытеснили крепких и здоровых людей – и как теперь жить в этом отвратительном городе?»35 Если эти отбросы и правда настолько ничтожны, как же им удалось вытеснить крепких арийцев?

Такого рода тирады в основном действовали с психологической точки зрения: Нью-Йорк стал «другим», он представлял собой все ошибки современной американской цивилизации. Неудивительно, что в конце 1920-х Лавкрафт, вернувшийся в комфорт знакомого и родного Провиденса, начал размышлять об упадке Запада. Чтение знаменитой работы Освальда Шпенглера лишь поспособствовало развитию его идей.

Итак, Лавкрафту предстояло переехать из Бруклина обратно в Провиденс. В письмах к тетушкам за первую половину апреля полно мелких деталей, связанных с этим вопросом: какую компанию нанять для перевозки, как упаковать книги и другие вещи, когда именно он приедет и так далее. Как я уже говорил, Соня собиралась помочь Говарду с переездом. В ее мемуарах этому событию посвящен еще один отрывок, написанный в раздраженном тоне. Она приводит слова Кука, согласно которому тетки «отправили за Лавкрафтом грузовую машину, на которой он добрался в Провиденс вместе со всем багажом», а затем рассказывает, что «специально выбралась в Нью-Йорк, чтобы помочь ему собрать вещи и отправить домой. За все, в том числе за проезд и перевозку багажа, я заплатила из собственных средств»36. Соня приехала к Говарду воскресным утром одиннадцатого апреля, а вечером того дня они гуляли по Флэтбушу, ели мороженое, сходили в кино и домой вернулись поздно. Понедельник супруги тоже посвятили развлечениям: посмотрели фильм «Сирано де Бержерак» и пообедали в ресторане «Элизе» на Восточной 56-й улице. Как признавался Лавкрафт, Соня специально старалась «в некоторой степени избавить меня от крайнего отвращения к Нью-Йорку и подарить мне приятные впечатления перед отъездом»37. Все это было уже бесполезно, зато Лавкрафту довелось хорошенько поесть (фруктовый коктейль, суп, баранья отбивная, картошка фри, горошек, кофе и вишневый пирог).

Ко вторнику, тринадцатому апреля, все вещи были собраны, и у Лавкрафта оставалось время на последнюю встречу Клуба Калем, которая состоялась у Лонга в среду. Пришли Мортон, Лавмэн, Кирк, Кляйнер, Ортон и Лидс, мать Лонга приготовила ужин, и, как всегда, завязалась оживленная беседа. Разошлись в 23:30, после чего Лавкрафт с Кирком решили напоследок устроить еще одну ночную прогулку по городу. Они дошли пешком от дома Лонга (пересечение Вест-Энд-авеню и 100-й улицы) до самого Бэттери. К себе Говард вернулся только в шесть утра, а в десять уже встал, чтобы встретить грузчиков.

Последнее письмо Лиллиан до переезда он отправил пятнадцатого числа, поэтому о событиях следующих двух дней нам известно не так уж много. Утром в субботу семнадцатого апреля Лавкрафт сел в поезд (скорее всего, на Центральном вокзале Нью-Йорка) и во второй половине дня приехал в Провиденс. В письме к Лонгу непревзойденно переданы все его чувства:

«Поезд набирал скорость, а меня чуть ли не трясло от радости, что я понемногу приближался к трехмерной жизни. Нью-Хейвен, Нью-Лондон, затем старомодный Мистик с колониальной застройкой на склоне холма и горным проходом. Потом воздух заполонила неуловимая магия – все более величественные крыши и башни проплывали за окном, когда поезд мчался по высокому виадуку… и наконец-то Уэстерли, Его Величество ШТАТ РОД-АЙЛЕНД И ПЛАНТАЦИИ ПРОВИДЕНСА! БОЖЕ, ХРАНИ КОРОЛЯ!! Какое упоение – Кингстон, Ист-Гринвич, высоко вверх от железной дороги бегут георгианские улочки… Старинные крыши Аппонауга… Оберн, мы все ближе к городу, я верчу в руках сумки и свертки, отчаянно пытаясь сохранять внешнее спокойствие, и вот за окном появился невероятный мраморный купол, зашипели воздушные тормоза, поезд сбросил скорость, и в мой разум хлынули волны восторга, с глаз будто упала пелена – я ДОМА, на вокзале ЮНИОН-СТЕЙШН, в ПРОВИДЕНСЕ!!!!»38

В печатном тексте не передать всех эмоций: ближе к восторженному концу писал он все крупнее, и последнее слово сильно выделяется на фоне остальных, поскольку буквы достигают около двух с половиной сантиметров в высоту. Слово «Провиденс» подчеркнуто четыре раза и после него стоят четыре восклицательных знака. «В этом рассказе об идеализированном возвращении домой есть что-то трогательное, в нем чувствуется фундаментальный жизненный опыт»39, – справедливо замечал Морис Леви.

В этом письме к Лонгу, отправленном через две недели после того, как Лавкрафт попал домой, можно найти немало поразительных утверждений. Лавкрафт фактически заявлял, что два года в Нью-Йорке прошли «как во сне» и теперь он наконец-то проснулся. Конечно, он говорил с иронией, хотя в этой шутке есть и определенная доля правды: «…1923, 1924, 1925, 1926 – и назад, 1925, 1924, 1923 – бам! Я потерял два года, но кому, черт возьми, до этого дело? 1923 год заканчивается, и начинается 1926-й!.. Пара белых пятен в жизни не имеет никакого значения». Лавкрафт немного размечтался, и ничего плохого в этом не было, однако вскоре он понял: два года жизни в Нью-Йорке действительно существовали, поэтому с ними надо как-то смириться и соответствующим образом изменить свою жизнь. Лавкрафту очень хотелось вернуться к беззаботному существованию, которым он наслаждался до вступления в брак, но, возможно, это было лишь в фантазиях. Следующие одиннадцать лет жизни подтверждают, что в своем знаменитом высказывании У. Пол Кук не ошибался: «Он прошел огонь и воду и вернулся в Провиденс человеком – золотым человеком!»40

Сопровождала ли Соня Лавкрафта во время переезда в Провиденс? В письме к Лонгу ничто на это не указывает: за все десять страниц Говард ни разу не упомянул супругу, а в самом начале и вовсе ведет рассказ исключительно от первого лица единственного числа. Впрочем, Лонг, возможно, был так хорошо осведомлен о сложившейся ситуации, что Лавкрафту не требовалось вдаваться в детали. Насколько я понимаю, в поезде он все-таки был один, а Соня приехала через несколько дней, чтобы помочь ему устроиться. Данное предположение косвенно подтверждается самим Говардом, так как ближе к концу письма он переходит на множественное число первого лица41. Несколько дней ушло на то, чтобы распаковать вещи, и после этого в четверг, двадцать второго апреля, Лавкрафт и Соня отправились в Бостон, а на следующий день гуляли по парку Ньютаконканат-Хилл на западе Провиденса – Лавкрафт уже бывал там в октябре 1923 года. Неизвестно, когда именно Соня вернулась в Нью-Йорк, но вряд ли она оставалась в Провиденсе дольше недели.

Еще один удивительный рассказ о переезде Лавкрафта сохранился со слов Кука: