Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В письме к Лонгу Лавкрафт нарисовал подробный план своей большой однокомнатной квартиры с кухонной нишей (см. схему 2 на вкладке).
В дополнительных схемах Лавкрафт показывает, чем украшена комната: на восточной стене висит картина с розами, которую нарисовала его мать, и несколько других, возможно авторства Лиллиан (с оленем и фермерским домом), в этой же стене находится входная дверь; южная полностью заставлена книжными шкафами, западную стену занимает камин и каминная полка. Здание было построено приблизительно в 1880 году, так что к колониальной эпохе оно не имеет никакого отношения, зато квартира оказалась приятной и просторной. Дом, как и тот, что стоял на Энджелл-стрит, 598, был сдвоенным, западная его сторона имела адрес Барнс-стрит, 10, а восточная относилась к Барнс, 12. Вот еще несколько деталей от Лавкрафта:
«В доме безупречная чистота, живут здесь лишь избранные представили хороших старинных родов… Район идеальный, вокруг сплошь коренные жители Провиденса, причем постройки в основном колониальные… Из моего закутка с письменным столом открывается восхитительный вид – старинные дома, величавые деревья, белый забор в георгианском стиле, украшенный вазонами, и потрясающий старомодный сад, который через пару месяцев будет весь в цвету»43.
Со времен Лавкрафта вид из окна практически не изменился, а дом по-прежнему разбит на несколько квартир.
Крайне мало известно о том, чем Лавкрафт занимался в первые несколько месяцев после возвращения в Провиденс. В апреле, мае и июне, по его же словам, он исследовал неизвестные ему прежде районы города, один раз даже в компании Энни Гэмвелл, которая на тот момент жила в доме Трумана Беквита на пересечении улиц Колледж и Бенефит. Говарду хотелось тщательнее изучить историю Род-Айленда, больше читать на эту тему и собирать связанные со штатом предметы, поэтому он собирался частенько наведываться в читальный зал библиотеки Провиденса.
Провиденс упоминается в нескольких рассказах, сочиненных Лавкрафтом в период с лета 1926 по весну 1927 года – пожалуй, наиболее плодовитый за всю его писательскую карьеру. Всего через месяц после отъезда из Нью-Йорка он написал Мортону: «Поразительно, насколько лучше стала работать моя голова с тех пор, как вернулась в родную обстановку, где ей и место. Во время ссылки даже чтение и сочинительство давалось мне с трудом и шло очень медленно…»44 Теперь ситуация полностью изменилась: за указанный период Лавкрафт написал два небольших романа, две повести и три рассказа общим объемом в сто пятьдесят тысяч слов, и это не считая разнообразных стихотворений и эссе. Во всех историях как минимум часть действия происходит в Новой Англии.
Первым в этом списке числится «Зов Ктулху», написанный, скорее всего, в августе или сентябре того года. Идея рассказа появилась еще годом ранее, о чем свидетельствует запись в дневнике за двенадцатое-тринадцатое августа 1925 года: «Развить сюжет – „Зов Ктулху“». Полагаю, произведение это настолько известно, что подробный пересказ не понадобится. В подзаголовке («Обнаружено в бумагах покойного Френсиса Виланда Терстона, город Бостон») сообщается, что представленный текст написан Терстоном (чье имя нигде в тексте больше не упомянуто), который собрал эти странные факты из документов недавно умершего двоюродного деда, Джорджа Гэммела Энджелла, и путем собственного расследования. Профессор Энджелл, специалист по семитским языкам из Брауновского университета, создал необычную подборку данных. Во-первых, он детально описал сны и художественные творения Генри Энтони Уилкокса – молодого скульптора, который принес ему барельеф, созданный им ночью первого марта 1925 года. Скульптура представляет собой изображение жуткого неземного существа, и, по словам Уилкокса, во сне, вдохновившем его на создание барельефа, кто-то все время повторял одни и те же слова: «Ктулху фхтагн». Именно поэтому Энджелл и заинтересовался случившимся, ведь подобные слова или звуки он уже слышал много лет назад на встрече Американского археологического общества, куда Джон Реймонд Леграсс, полицейский инспектор из Нового Орлеана, привез очень похожую статуэтку и утверждал, будто на болотах Луизианы существовал целый культ, представители которого поклонялись этому идолу, произнося фразу: «Пх’нглуи мглв’нафх Ктулху Р’льех вгах’нагл фхтагн». Один из членов культа сказал, что эти причудливые слова переводятся следующим образом: «В своей обители в Р’льехе мертвый Ктулху ждет, погрузившись в сон». На допросе другой сектант, метис по имени Кастро, поведал Леграссу, что Ктулху – это гигантское существо, попавшее на едва зародившуюся землю с далеких звезд вместе с другими созданиями, Великими Древними. Он захоронен в затонувшем городе Р’льехе и выйдет на поверхность, когда «звезды будут готовы» снова управлять землей. Представители культа «не перестанут ждать момента, когда появится возможность его освободить». По словам Кастро, все это упоминается в «Некрономиконе» безумного араба Абдула Альхазреда.
Терстон почти ничего не может разобрать в этих необычных материалах, но тут ему вдруг попадается вырезка из газеты, в которой речь идет о странных событиях, случившихся на корабле во время плавания по Тихому океану. К статье приложен снимок барельефа – очень похожего на те, что изготовил Уилкокс и обнаружил Леграсс. Терстон отправляется в Осло, чтобы расспросить Густава Йохансена, моряка из Норвегии, который был на борту того корабля, однако вскоре выясняется, что Густав умер. Терстон забирает бумаги моряка, из которых становится ясно: во время происшествия, когда в результате землетрясения город Р’льех поднялся на поверхность со дна моря, Йохансен действительно повстречался с ужасным Ктулху. Однако звезды были «не готовы», и город вновь ушел под воду, унося вместе с собой и Ктулху. Впрочем, сам факт существования этого исполина не перестает пугать Густава, показывая, как незначительны на самом деле люди, возомнившие себя хозяевами земли.
По такому краткому пересказу трудно оценить мощную структуру этой значительной работы, включающую намеки на угрозу вселенского масштаба, постепенно нарастающую кульминацию, многослойную организацию с большим количеством рассказчиков, а также совершенство стиля, поначалу спокойного и даже бесстрастного, однако достигающего истинных вершин и поэтического величия в прозе к концу. Это лучший рассказ Лавкрафта со времен «Крыс в стенах», здесь чувствуются присущие его поздним произведениям (написанным за последние