Через час, после урока сценического движения, Пейдж снова попыталась дозвониться. Тщетно.

* * *

Громкоговоритель наяривал Jump for Joy. Манхэттен сразу разглядела черное трико и розовые гетры Шик среди трех десятков разминающихся танцовщиц. Помахав ей, она побежала за ширму переодеваться.

Эрнест Карлос был известным чернокожим танцовщиком, чьи уроки по цене в один доллар очень ценила молодежь, мечтающая о славе Фреда Астера и братьев Николас.

Сделав несколько па для разогрева, Манхэттен поймала ритм и бросилась в стихию шафл-степа. Танцуя, она ухитрилась подобраться поближе к Шик. Та, хоть и неизменно грациозная, не была рождена танцовщицей, это бросалось в глаза. Но ей было плевать. Ее тренированному телу прежде всего требовалось движение, и она предпочитала бить степ с подругой, чем упражняться в безликих спортивных залах.

Через полчаса они присели передохнуть на скамейку у стены. Обе взмокли.

– Забыла полотенце, – пропыхтела Манхэттен.

Шик дала ей свое.

– Что ты морщишься, будто у тебя заноза в пятке?

– Вроде того, – ушла от вопроса Манхэттен, вытирая лоб и затылок.

Они смотрели, как их товарки выделывают ногами step-stomp-stamp в ритме Back Bay Shuffle Арти Шоу.

– Мне сегодня назначено в студии Си-би-эс, – сообщила Шик.

– Реклама?

– Пока только пробы. Для супа «Кэмпбелл». Меня заранее воротит при мысли о сорока банках с пореем и вермишелью, которые ждут встречи с моими миндалинами.

– Если это хорошо оплачивается…

– Сорок долларов. Но поди объясни это моим миндалинам. Ты свободна после обеда?

– Если тебя надо проводить и подержать за ручку, дорогуша, извини. У меня репетиция в «Подкове».

Шик пожала плечиком и длинно вздохнула.

– Что я здесь делаю? – вдруг спросила она.

– Бьешь степ.

– Здесь, в Нью-Йорке. Когда никому больше не будет нужна моя физиономия для восхваления супов, инсектицидов и собачьих консервов, куда мне деваться?

– Выйдешь замуж и наплодишь выводок щенят, – засмеялась Манхэттен. – Продолжим?

* * *

Прозвище Шик дал Фелисити Пендергаст ее первый бойфренд. Почему? Потому что, даже напялив на себя самые кондовые мужские джинсы Abercrombie & Fitch, да что там – завернувшись в душевую занавеску или в газету, она всё равно выглядела принцессой. Покатыми плечами спортсменки и мускулистыми ногами она была обязана гимнастике, как-никак всё детство и юность не пропускала ни одной тренировки. В остальном чуть-чуть ловчила – как все. Например, подкрашивала волосы, имевшие от природы тусклый оттенок. С короткой стрижкой, аккуратной, но дерзкой, и острым взглядом темно-синих, редкого цвета глаз, взиравших на мир из-под горизонтальной линии густой челки, Шик была из тех, кого замечают сразу.

Она поняла это в тот день, когда, позаимствовав у сестры слишком тесный свитерок, получила за несколько часов двенадцать приглашений сходить в кино и столько же – выпить содовой в «Джукс кафе», в городке Соледад, штат Калифорния. Ей было четырнадцать лет. В тот же вечер она разделась у себя в комнате, оставшись в трусиках и лифчике, рассмотрела себя в зеркале шифоньера и убедилась, что по мановению ее мизинца сойдет с орбиты Земля. Стоит ей только захотеть – и она решила, что хочет.

Вся ее семья – отец, мать, брат – работала на огромной апельсиновой плантации, каких много в долине Салинас. Фелисити видела, как они мало спят и как много работают; каждый вечер все молча возвращались домой, молча ужинали, молча слушали радио, молча ложились. Девочка мечтала так же мало спать, но по другой причине: она будет веселиться напропалую, танцевать до упаду, пить шампанское и обязательно жить богато.

Перед отъездом в Нью-Йорк ей грезились зеленые и розовые комнаты изысканнейшего в городе «Барбизона», роскошного отеля для одиноких состоятельных девушек на углу 63-й улицы и Лексингтон-авеню. Джоан Кроуфорд, Джин Тирни, Лорен Бэколл и другие звезды останавливались только там. Чтобы попасть туда, нужны были деньги и три респектабельных поручителя.

Ничего этого, разумеется, не было у Фелисити Пендергаст.

Поэтому она приземлилась в скромном пансионе «Джибуле» и дала себе два года, чтобы снять отдельную квартиру. С тех пор прошло одиннадцать месяцев. Шик меняла богатых бойфрендов и снималась в рекламе. Она бы предпочла, чтобы бойфренды были более романтичными, а реклама лучше оплачивалась. После Ромео с его рожком для обуви она окончательно убедилась, что намечается печальная тенденция.

Итак, она явилась одна в здание студии Си-би-эс на пересечении Мэдисон-авеню и 52-й улицы раньше назначенного времени, несмотря на остановку в бистро Льюиса Бергена, где они с Манхэттен позавтракали омлетом с курицей и чаем.

Она предъявила портье свое приглашение.

– Студия H-bis. Идите по указателям, – буркнула блондинка за стойкой, теребя беличий воротник своего пуловера. Острая мордочка белки висела над красной шерстью и переворачивалась всякий раз, когда ее хозяйка снимала трубку одного из внутренних телефонов.

Шик не нужны были указатели. Си-би-эс-билдинг она знала как свои пять пальцев, H-bis располагалась высоко, на четвертом этаже. Приставка bis обозначала маленькие студии, предназначенные для проб, кастингов и прочей побочной деятельности. Шик мечтала об огромной студии G на четыреста мест, в которой снимались телевизионные передачи. Она иногда бывала там как зрительница на съемках «Шоу Рона Маллигана» и «Полночи на Бродвее».

Всё равно когда-нибудь она будет по другую сторону, перед публикой, под светом софитов.

Ниша в коридоре перед студией H-bis была занята – рыжий взлохмаченный подросток расселся на самой середине ряда пустых стульев. Придется подождать.

Сев рядом с парнем, Шик смогла как следует рассмотреть его вблизи.

– Слушай, я могла тебя где-то видеть?

Мальчишка посмотрел на нее искоса.

– Возможно. Но эту фразу должен был сказать я.

Несмотря на вид мокрого щенка и очки на носу, глаза у него были смышленые и с хитринкой. Такого неказистого тихоню, к гадалке не ходи, увидишь однажды утром на первой полосе «Нью-Йорк таймс», не важно, изобретет ли он бомбу, отравит свою семью грибами или напишет роман века.

– Не понимаю, как ты просачиваешься! – фыркнула Шик. – Вечно тебя видят и на радио, и здесь, и в Эн-би-си.

– Та девушка внизу за стойкой, с… ну…

Парень потеребил свою цыплячью шею, на которой робко выдавался кадык.

– …с белкой?

Он кивнул.

– Она всегда отворачивается, когда я вхожу.

Его пальцы сыграли на колене беззвучный свинг.

– Как щедры все эти грызуны, они жертвуют собой, чтобы согреть людей. Вы не находите?