Регина, полная решимости доставить Бобби в Москву, обратилась к продюсерам, чтобы они помогли с билетом не только для сына, но и для его сестры Джоан, которая бы его сопровождала. Вероятно, через прослушивание телефонов ФБР узнало о планируемой поездке в Москву. Бюро отправило симпатичного агента под видом репортера студенческой газеты, чтобы тот взял «интервью» у кого-либо из сотрудников компании «Гудсан-Тодмэн Продакшнс», продюсировавшей шоу «У меня есть секрет». Агент присутствовал в студии, но никак себя не проявил.

Поскольку одним из спонсоров шоу была компания «Сабена Эйрлайнс», удалось договориться, что Бобби получит два билета на полет в обе стороны в качестве поощрительного приза. Всё прошло втайне от Бобби, но к его большому удовольствию в конце шоу он получил два билета в Россию с посадкой в Бельгии — стране, где находился офис компании. Его настолько взволновала новость — он может побывать в стране своей мечты, — что, покидая сцену, со свойственной молодости неуклюжестью зацепился за провод от микрофона, но удержался на ногах. По окончании шоу из ФБР тотчас последовал звонок агенту в Москву, которому предлагалось организовать наблюдение за Бобби по ту сторону «Железного Занавеса».

Кто-то из манхеттенского клуба спросил Бобби, как он поступит, если его пригласят в Москве на официальный обед, на который нужно являться при галстуке; а Бобби еще в галстуке никто не видел. «В таком случае я на обед не пойду», — последовал честный ответ.

Бобби никогда не летал па самолете. Они с Джоан три дня провели в Брюсселе, посетили Экспо-58 — одну из крупнейших международных ярмарок всех времен («Восьмое чудо света», — так написал Бобби Джеку Коллинзу, описывая 335-футовый атомный монумент, чьи девять огромных сфер образовывали кристаллическую сетку железа). Пока бельгийцы впервые пробовали кока-колу, Бобби втайне от Джоан выпил слишком много бутылок бельгийского пива и на следующий день впервые в жизни испытал похмелье. Несмотря на это, он сыграл несколько семиминутных партий (все выиграл) с высоким и элегантным графом Альбериком О’Келли де Галвей, международным гроссмейстером. Еще Бобби съел так много мягкого мороженого — тоже впервые представленного на ярмарке — сколько в него вместилось. После нескольких дней удовольствий и новых впечатлений, Фишеры были готовы лететь дальше, но прежде случилась небольшая неприятность. При вселении Бобби довольно грубо высказал свои претензии персоналу отеля по поводу удобств номера (он не хотел делить комнату с сестрой), и когда они покидали отель, он получил порцию критики от администрации, выделившей им комнату, собственно, в качестве жеста доброй воли, поскольку из-за ярмарки хозяева испытывали острую нехватку свободных номеров. Самоуверенный юнец не обратил никакого внимания на замечания и, выказывая свою неучтивость, быстрым шагом покинул отель.

Перед посадкой в самолет, отправлявшийся в Москву, Бобби заткнул уши хлопковыми затычками, чтобы уменьшить давление на барабанные перепонки (он испытывал неприятные ощущения при полете из США в Брюссель) и заглушить шум мотора, и смог спокойно поработать над вариантами на карманных шахматах.

В московском аэропорту Джоан и Бобби встретил Лев Абрамов, руководитель шахматной секции СССР; гид из Интуриста сопроводил их в «Националь» — лучшую гостиницу Москвы. Выбор удачный, поскольку один из большевистских лидеров, работавший здесь после революции 1917 года, Владимир Ленин, активно играл в шахматы, что стало одной из причин их популярности среди русских людей.

Фишеры наслаждались относительной роскошью номера с двумя комнатами и видом — через московскую улицу — на Кремль, Красную площадь и великолепие башенок собора Василия Блаженного. Бобби, словно какой-нибудь знаменитости, придали автомобиль с шофером и переводчика. За три месяца до этого русские чествовали другого молодого американца: 23-летний пианист ван Клиберн победил на международном конкурсе им. Чайковского и тем на краткий миг смягчил соперничество двух стран в Холодной войне. Бобби не надеялся завоевать подобное признание, и не думал о том, что может способствовать таянию дипломатического льда. Тем не менее, Регина полагала, что он заслуживал не меньшего уважения и внимания. Хотя многие шахматисты считали, что Бобби в некотором роде ответ Америки на «Спутник», Регина думала более практически: она читала, что ван Клиберн каждый вечер звонил своей матери в Техас, пока находился в Москве, и за это денег с него не брали. «Звони мне, — написала она Бобби, — это за счет принимающей стороны». Но Бобби не звонил.

Его уважение к советским шахматистам было огромным, и поначалу ему мнилось, что он попал на шахматные небеса. Он хотел увидеть, как обучают шахматам и как в них играют в Дворцах пионеров, поддерживаемых государством. Он хотел покупать и читать русскую шахматную литературу, посещать клубы и парки, где играют в шахматы. Но более всего он желал сразиться с сильнейшими в мире игроками. Его миссия состояла в том, чтобы сыграть с как можно большим числом мастеров и затем применить советскую систему тренировок при подготовке к турниру в Югославии. Но у судьбы, как оказалось, планы были совсем другими.

Нечего было и думать, что советский шахматный режим позволит американцу изучить свои методы тренировки или поделится своими секретами — тем более, что тем же самым игрокам, с которыми хотел потренироваться Фишер, предстояло с ним сразиться через несколько недель. Советский шахматный истэблишмент смотрел на Бобби, как на новинку — нечто необычное, но с пониманием, что он может стать опасным. Никто не хотел ему помогать в игре, которая считалась национальным времяпрепровождением.

Для Бобби расписали графики экскурсий, включавшие в себя поездку по городу, обзор строящихся зданий и галерей Кремля, посещение балета Большого театра, московского Цирка и различных музеев. Для Бобби это был шанс погрузиться с головой в историю и культуру России. Но его мало интересовали такие исторические фигуры, как Иван Грозный, Петр Великий, Иосиф Сталин, Лев Толстой или Александр Пушкин. Он приехал в Москву играть в шахматы, «скрестить пешки» с сильными турнирными бойцами. Каждую свободную минуту он хотел посвятить шахматам, надеясь сыграть с сильнейшими мастерами страны. Москва — это город, где в 1925 году состоялся знаменитый турнир; где Алехин стал гроссмейстером, где жили, играли и учились сильнейшие мастера планеты; где лишь несколько месяцев тому назад состоялся матч за звание чемпиона мира. Москва представлялась Бобби шахматным Элизиумом, голова его кружилась от перспектив.

Отбросив предложение Абрамова ознакомиться с городом, Бобби попросил отвезти его немедленно в Центральный шахматный клуб, считавшийся одним из лучших в мире. По сути все сильнейшие игроки Москвы входили в него. Он был открыт в 1956 году и мог похвастать библиотекой, содержавшей десять тысяч томов и более ста тысяч карточек с дебютными вариантами. Бобби просто не мог ждать, он хотел всё это увидеть.

По прибытии на Гоголевский бульвар Бобби познакомили с двумя молодыми мастерами, которым было чуть больше 20-ти лет: Евгением Васюковым и Александром Никитиным. Он начал играть с ними блиц-партии в очередь в холле на первом этаже, выигрывая одну за одной. Лев Харитон, советский мастер, тогда тинэйджер, вспоминал, что очень скоро вокруг играющих собралась толпа. Каждый хотел посмотреть на американского вундеркинда. «В нем, сгорбившемся над доской, было что-то одинокое», — вспоминал Харитон.