В 1853 году Хэллоуин пришелся на понедельник, и праздновать вечером рабочего дня было нельзя. Подобным же образом не годилось и воскресенье, поскольку этот день посвящался Господу. Так что случай, о котором я хочу рассказать, произошел 29 октября.

Дул холодный северный ветер. Пламя огромного костра под музыку лизало полукруг луны – была третья четверть. Крепкого спиртного напитка, называвшегося «хейгниф» (его рецепт ныне забыт) и получавшегося среди прочего из перебродившего сока диких яблок, черники, клюквы и дикого меда, всей деревней выпивали целую бочку.

На праздновании в тот вечер присутствовали мисс Мэвис Кейн и ее сестра Гиллани. Эти две женщины, неотличимые друг от друга близнецы, были хорошо известны, хоть и жили на краю деревни. Гиллани побывала замужем, но ее муж, Питер, квакер-рудокоп, родившийся в этих лесах, умер от укуса гремучей змеи, так что сестрам приходилось самим добывать себе пропитание. По сведениям Фейт Шоу, жили они неплохо. Как сказано в ее дневнике, «Сестры Кейн – стоическая пара, они суровы, бледны и немногословны. Ходят по своему участку молча, как призраки, рубят лес, починили крыльцо, бросают палку своему черному псу, Брогану».

По словам Фейт, единственной одеждой сестер были черные сатиновые платья по щиколотку. Даже летом в лесу, отыскивая желтые древесные грибы (они хорошо зарабатывали на них, кроша их и настаивая на меду, что делало грибы хрупкими), они надевали легкие корсеты и высокие воротники. Длинные черные волосы собирали в один большой узел так, что их концы свешивались на спину.

На празднование Хэллоуина они принесли «кейново крошево», так здесь называлось это лакомство, ставшее уже известным. Сестер, хоть обе и были миловидны, танцевать не приглашали. Они не пили и не ели, но просто сидели с сосредоточенными лицами, смотрели в огонь и на происходящее вокруг. Иные маски им были не нужны.

Через некоторое время после того, как пьяное пение перешло в тихий смех, в левой руке Гиллани внезапно появился небольшой нож для разделки мяса. Его лезвие сверкнуло в свете догорающего костра, рассекло воздух и расщепило позвонок Рея Уолтона, бригадира со стеклянной фабрики. Он вскрикнул, изо рта тотчас показалась кровь. Мэвис же пробила ножом горло девушки по имени Эйхерн, которая сложилась на земле, как бумажная кукла. Каждая из сестер стала прорубать себе дорогу: в воздух полетели пальцы, вытекали глаза, на землю повалились внутренности, полилась кровь, с треском ломались ребра, отсекались кисти рук. Крик ужаса разразился в тишине соснового леса.

Потребовалось некоторое время, прежде чем группа фабричных рабочих – как мужчин, так и женщин – усмирили сестер Кейн, которые дрались, будто в забытьи, будто находились под действием чар. К тому времени, когда двух убийц связали и увели, они успели убить шестерых и поранить двадцать человек. Это очень много, если учесть, что бойня продолжалась недолго и женщины были вооружены лишь острыми кухонными ножами. Послали в Маунт-Холли за шерифом Берлингтонского округа, а сестер заперли порознь в помещениях стекольной фабрики. Старый доктор Бойль, некогда живший в Этшоне и бежавший оттуда в леса после обвинений в должностных преступлениях, пьяный, оказался на месте побоища и помогал раненым. Он согласился с оценкой мистера Шоу, что нападения были явно случайными и бесцельными, чтобы считаться совершенными по предварительному умыслу. Большинство из тех, кто стал свидетелем побоища, с этим согласились.

Выполнив свои обязанности по отношению к раненым, Бойль отправился на фабрику, чтобы осмотреть сестер Кейн. К тому времени уже всходило солнце, и бриз ронял желтые дубовые листья на тропинку, по которой он шел. Дым от костра все еще витал в воздухе, бутылки валялись на поляне за фабрикой, вдоль тропинки и даже на большом расстоянии от нее. Доктор вошел в кирпичное здание. Его приветствовал мистер Шоу, который проводил его в тыльную часть фабрики к маленькой дверце, находившейся в темном коридоре. Бойль, человек осторожный, приложил ухо к дверце и прислушался. Фабрика была пуста, стояла необычная здесь тишина.

– Да кто их различит? Но знающие люди говорят, что тут Гиллани, – сказал Шоу.

– Она связана? – спросил Бойль.

– О да, очень надежно.

– Говорила она что-нибудь, когда ее привели сюда?

– Ничего. Изо рта шла пена, она сплевывала. Ворчала что-то.

– Хорошо, – сказал Бойль и кивнул.

Шоу подошел к двери, вставил в замочную скважину длинный железный ключ и повернул его. Петли заскрипели, дверь отворилась, и они вошли. Комнатка была мала, с низким потолком и одним оконцем на уровне глаз, выходившим на поляну, поросшую камышом перед прудом. Через окно снаружи в комнату сочился тусклый свет. Бойлю стало нехорошо в этом тесном пространстве, он был клаустрофоб. Он поставил сумку, снял пальто и шляпу и повесил их на спинку стула. Тишину нарушало лишь дыхание женщины, ровное и глубокое. Она спала на полу со связанными конечностями. Руки были связаны за спиной. Узел черных волос развязался, и они разметались по лицу. Рукава и юбку покрывала запекшаяся кровь.

Доктор попросил Шоу принести фонарь и, когда его принесли, осмотрел связанную. Повернув ее на спину, он обнаружил, что она спит с широко раскрытыми глазами.

– В высшей степени необычайно, – сказал он, поднося фонарь к ее лицу. Расширенные зрачки от приближения фонаря не сужались. Как написал доктор в личном отчете об этом случае (вместе с уцелевшими его отчетами о других случаях он хранится в мемориальной библиотеке Джозефа Трансера в деревне Бэтсто): «У первой из женщин Кейн, которую я осмотрел, налицо было несколько странных признаков, не самым маловажным из которых была высокая температура, глаза как блюдца, кожа над лимфатическими узлами сделалась зеленоватого оттенка, ресницы выпали, из левого уха сочился серебристый на вид секрет. Все это я расценил как явные указания на болезнь. Осмотрев нижнюю часть ее тела, я обнаружил, что ноги покрыты укусами насекомых, так называемых бразильских земляных блох, Tunga penetrans[24], – это я понял, проведя ладонью по коже голеней».

Как рассказывают, тогда Шоу, стоявший вместе с женой и Бойлем в этой складской комнате, чуть отпрыгнул назад и хмыкнул, указав на что-то белое, что, извиваясь, выползало из-под нижнего белья Гиллани Кейн. Бойль повернул фонарь, чтобы рассмотреть, что это. Тут был не один бескровный червь, постепенно, дюйм за дюймом, продвигавшийся по ее ноге, но десяток или более. Фейт Шоу зажала себе рот, и ее вырвало. Доктор поднялся на ноги и отодвинулся со всей поспешностью человека семидесяти пяти лет с больной печенью и больными коленями. С трясущимися руками он подошел к своей сумке и достал инструменты, необходимые для взятия анализа крови. Наклонившись снова над телом, он попросил, чтобы Шоу с женой ушли.

– Никто до моего возвращения не должен входить ни в эту комнату, ни в комнату, в которой находится другая сестра. Пожалуйста, убедитесь, чтобы после моего отъ-езда обе они были заперты.