— Папа, — проговорил вдруг Том, — помнишь, о чем мы тогда говорили? Ну, когда я в последний раз домой приезжал?

Мошка зашевелилась, и в глотке вновь защекотало.

— Ты слышишь меня?

Я вновь кашлянул.

— Да вроде не оглох.

Он немного помолчал.

— Я получил стипендию.

Я слышал, что он затаил дыхание. Из трубки доносился едва слышный треск — помехи на линии, будто сами телефоны возражали против этого разговора.

— Папа, тебе платить не придется. Джон все уладил.

— Джон? — прохрипел я. Мошка намертво прилипла к горлу.

— Да. Профессор Смит.

Я прокашлялся, но не смог выдавить из себя ни слова. Впрочем, мошка тоже где была, там и осталась.

— Папа, ты что, плачешь?

— Я — плачу? С какого бы хрена?

Я опять кашлянул, и мошка наконец выскочила и приземлилась мне на язык.

— Ясно, — сказал он. И снова замолчал. — Я просто позвонил рассказать тебе об этом.

— Ну, считай, что рассказал.

Но не мог же я в такой момент плеваться — Том непременно услышал бы.

— Да.

— Да.

— Ну, пока.

— Пока.

Я утопил мошку в гигантском комке слюны и отправил все это куда-то в сторону — куда именно, мне было уже до лампочки — и остановился. Мне страшно захотелось со всей силы шваркнуть мобильник о землю, чтобы вся эта тонкая электроника, из-за которой от плохих новостей даже на пасеке нет покоя, разлетелась на мельчайшие детальки. Но я знал, что тогда придется покупать новый мобильник, а для меня это ужасная головная боль. К тому же все эти телефоны недешевые. Впрочем, даже швырни я мобильник на землю — еще не факт, что он разобьется. Трава-то уже достаточно высокая и мягкая, прямо как одеяло. Поэтому я просто стоял и пялился на сжатый в руке кусок пластмассы, а по сердцу у меня словно граблями скребли.

Я постепенно избавлялся от темноты, ко мне вернулся аппетит, и я старался больше двигаться. Я ежедневно принимал ванну, часто просил сменить мне одежду, а брился порой дважды в день. Теперь, когда долгие месяцы в обличье грязного, заросшего волосами шимпанзе были позади, мне нравилось ощущать гладкость кожи, всеми порами вбирающей воздух.

И я читал — читал, пока не начинали слезиться глаза. С каждым днем мне удавалось прочесть все больше слов, я целыми днями просиживал за письменным столом, обложившись книгами, которые были теперь повсюду: на столе, на кровати и на полу.

Я заново перечитал труды Сваммердама — его авторитет для меня оставался непоколебимым. Я тщательно изучил модель улья, созданную Юбером, его хитроумные рамки, и составил список журналов и статей о практическом пчеловодстве. Оказывается, таких журналов издавалось немало: в последние годы пчеловодство стало модным хобби, отличным способом скоротать послеобеденные часы, пока дожидаешься вечернего чая. Однако большинство статей было написано для обывателя, простым языком, и снабжено примитивными иллюстрациями. Мне достаточно было быстро пролистать, чтобы понять, что к чему. В некоторых статьях описывались эксперименты с деревянными ульями, авторы других утверждали даже, что изобрели совершенно новую модель, и тем не менее никому из них оказалось не под силу создать улей, позволяющий пчеловоду наблюдать за обитателями улья, всеми без исключения. Такой, какой предстояло создать мне.

Доротея навещала меня ежедневно. Румяная и свежая, она появлялась на пороге и всегда угощала меня каким-нибудь блюдом собственного приготовления. Думаю, она выполняла просьбу Тильды, а та надеялась, что я больше съем, зная, что еда приготовлена моей собственной дочерью. Впрочем, Тильда не ошиблась: стряпня Доротеи оказалась невероятно вкусной. Девушка обещала стать прекрасной хозяйкой. Иногда заглядывала и Джорджиана. Комната наполнялась вдруг ее резким детским голосом, развеивавшим все мои раздумья, а потом Джорджиана так же внезапно исчезала. Меньше всего хлопот мне доставляла Шарлотта, время от времени забегавшая взять какую-нибудь книгу из тех, которые мне на тот момент были не нужны. Читала она запоем и очень быстро, и я понимал, что совсем скоро она перечитает всю мою библиотеку.

А Эдмунд не заходил ни разу. Вечером до меня иногда доносился его голос — снизу, из сада или даже прямо из-за моей двери, но радовать меня своим присутствием он не спешил.

В конце концов я пошел к нему сам.

Был ранний вечер, и, как всегда бывает после вечернего чая, на дом опустились покой и тишина. Вскоре наступит время ужинать и воздух вновь наполнится звуками, но пока еще это время не пришло.

Я осторожно постучал в дверь его комнаты. Не дождавшись ответа, я положил ладонь на ручку двери, но решил выждать. Дать ему время. Я поднес руку к лицу и провел пальцами по гладко выбритой щеке. К этому визиту я подготовился: надел свежие брюки и вымылся, как никогда желая, чтобы он увидел меня обновленным и забыл человека, которого навещал.

К двери он не подходил, поэтому я вновь постучался. Ответа не последовало.

Могу ли я войти? Это его комната, его жизнь. Однако я — его отец, и дом, а следовательно, и эта комната принадлежат мне.

Да, могу. Я в своем праве.

Я осторожно нажал на ручку, и дверь приоткрылась, словно приглашая войти.

В комнате было темно, единственный источник света — закатное небо за окном, но окно это выходило на восток, и по вечерам солнечные лучи сюда не добирались.

Я вошел внутрь и заметил ключ, торчавший из замочной скважины. Разве Эдмунд запирается изнутри? Воздух здесь был спертым, а к слабому запаху мускуса примешивался еще один, немного резкий, но что это за запах, определить я не мог. Повсюду валялась одежда: на спинку стула был наброшен пиджак, на кровати лежали скомканные брюки и рубашка, с зеркала свисал шарф, тот самый темно-зеленый шарф, который был у Эдмунда на шее, когда он приходил ко мне. На тумбочке громоздились грязные чашки и тарелки, а прямо посреди комнаты стояли нечищеные ботинки.

Я замер. В душе у меня зашевелилось беспокойство. Что-то в этой комнате настораживало. Что-то было не так.

Возможно, беспорядок?

Нет. Эдмунд молод. Он мужчина. Разумеется, иначе и быть не может. Надо попросить одну из девочек помочь ему прибраться.

Дело не в беспорядке, здесь что-то еще.

Я огляделся. Одежда, тарелки, обувь, чашка.

Чего-то недоставало.

И я вдруг понял.

Письменный стол. Он был пуст. И полки на стене. Тоже пустые.

Куда подевались все его книги? И письменные принадлежности? Все, что нужно ему для учебы?

— Отец?

Я резко повернулся. Эдмунду вновь удалось появиться незаметно.

— Эдмунд! — Я пошатнулся. Возможно, мне лучше покинуть его комнату? Нет. У меня есть все права здесь находиться. Все права.