— Я… почему я?

— Потому что нам нет нужды мучить этого человека и не позволять ему уйти. Ведь вы, кажется, что-то хотели узнать?

— Да, — отвечаю я непослушными губами.

— Вот микрофон. Только не следует орать на весь зал. Избегайте заумных формулировок. Задавайте вопросы в простой и лаконичной форме. И не ждите чуда. Вы говорите с мертвецом, у которого — свои заботы… Готовы?

Едва нахожу силы, чтобы уронить:

— Готов.

Усатый коротко хлопает меня по плечу и, отвернувшись, командует в пространство:

— Полное внимание! Включаем трансляцию. Пошло сканирование…

В динамике, напоминающем собой черный шар размером с мой кулак, внезапно зарождается бесцветный, срывающийся голос. Он повторяет одну и ту же фразу, будто заведенный:

— Где я… где я… где я…

В панике оборачиваюсь на саркофаг. Гафиев недвижен, лицо по-прежнему спокойно. А чего я ожидал?

— Не волнуйтесь, — говорит усатый и снова кладет руку мне на плечо. — Обычное ментальное зацикливание.

Я киваю. Проглатываю застрявший в глотке сухой ком. Преодолевая сопротивление одеревеневших мышц, нагибаюсь к микрофону:

— Гафиев, вы слышите меня?

— Где я… где я… где я…

— Здесь комиссар Сполох.

— Где я… где я…

— Он не слышит, — говорю я нервно.

— Слышит, — возражает усатый. — Ему тоже необходимо усилие, чтобы разорвать цикл.

Похоже, все, кто был в операционной, столпились за моей спиной.

— Э-э… вот что, — говорю я. — Если мне удастся привлечь его внимание, персонал должен будет покинуть зал.

— Это невозможно, — мягко произносит усатый. — Но мы просто выключим трансляцию. Вы услышите ответы Гафиева через наушники. А запись диалога на дискете мы презентуем вам. Под честное слово, что нами не снималась копия. Мы же понимаем, не впервые…

— Хорошо, это меня устраивает.

Белые тени разбредаются по углам помещения.

— Гафиев, отвечайте.

— Где я… где я… — И вдруг, словно обрыв бесконечной ленты: — Кто?!

— Выключаем трансляцию! — кричит за моей спиной усатый, и чьи-то руки прилаживают мне наушники.

— Гафиев, это Сполох.

— Кто такой… Сполох?

— Комиссар Сполох, отдел по борьбе с тяжкими преступлениями. Вы помните, что было в «Инниксе»?

— Где я… Что со мной?

— Вы… пострадали, — с трудом рождаю эту подлую ложь. — Вы в клинике. Я веду следствие. Ответьте мне на вопрос…

— Почему так светло?.

Я шарахаюсь от микрофона.

— Он видит?!

— Нет, это ментальные иллюзии. Зрительные нервы заблокированы. Не отвлекайтесь больше, иначе он снова сорвется в цикл.

— Гафиев, — зову я. — Что случилось в «Инниксе»?

— Не знаю… что это?.

— Простите, комиссар, но ваш вопрос чересчур сложен, — вмешивается усатый. — Он требует развернутого ответа. А мозг способен сейчас генерировать лишь простые логические конструкции. Да — нет — не знаю…

— Гафиев, что вы делали… Нет, не так! Вы смотрели на ваш лаптоп после ухода Авилова?

— Малыш… что с Малышом?

Какой еще Малыш?! Может быть, его сын?

— Все хорошо, — говорю наобум. — О нем позаботятся. Вы смотрели на лаптоп?

— Лаптоп… не помню…

— Назовите мне слово!

— Слово… не знаю… Малыш тормознул его?

Теперь ясно. Очевидно, Малыш — это прозвище Авилова.

— Да, тормознул. Что было на экране лаптопа?

— Лаптоп… экран… не знаю… Пусть позовут Машку… где она?

— Хорошо… — Я уже по горло переполнен этой ложью и скоро захлебнусь ею! — На экране лаптопа было слово. Какое?

— Слово… на экране… не помню… Скажите Машке… нужно забрать Арслана из садика…

Мне хочется плакать.

Я подонок. Гнусный подонок. Я лезу со своей пошлой ерундой к человеку, который уже переступил порог. Подло обманываю его. Обещаю то, чего никогда не смогу исполнить. А он там, за порогом, все еще думает только о жене и сыне, которого нужно забрать из садика!

Почему в этом кресле сижу я, а не его жена?!

Нет мне прощения…

— Отойдите! — кричу я усатому.

И тот отходит.

— Гафиев, слушай меня. Не могу больше врать… Ты убит, ты умер. Это лишь твой мозг… Помоги мне. Назови слово!

— Убит… неправда… где я?.

— Гафиев, не смей уходить! Мне нужно это слово. Кто-то угрожает Гигаполису. Угрожает Машке и Арслану. Если я узнаю слово, мы спасем всех, клянусь тебе!

— Где я… где я… где я…

— Слово, Гафиев, слово!!!

— Я умер… неправда… слово… не знаю…

— Ты знаешь! Ты видел его!

— Слово… видел… как тяжело…

Он почти с ощутимым для меня усилием проламывает стену могильного беспамятства.

И называет слово.

А затем начинает без конца повторять его.

— Гафиев, — бормочу я. — Прости меня.

Он на мгновение выходит из этого завораживающего пике. Говорит отчетливо и ясно:

— Машка… поцелуй Арслана.

И снова срывается на бесконечное:

— Где я… где я…

Боже, я до конца своих дней буду слышать этот неживой голос!

Сдергиваю наушники и встаю из кресла.

— Можно отпустить его? — предупредительно спрашивает усатый.

— Да, конечно…

Со всех сторон доносятся звонкие щелчки. Что там у них может щелкать?., тумблеры какие-нибудь. Гигантский экран гаснет, и в операционной становится темнее. Кто-то заботливо набрасывает белое покрывало на лицо трассера.

Прости меня, Гафиев…

Мы преодолеваем цепочку шлюзов в обратном порядке, выходим в коридор.

— Возьмите запись, — говорит усатый и сует мне пластиковый конвертик с дискетой.

Капюшон отброшен, и я вижу залысый лоб с высыхающими дорожками пота. Глаза спокойные, привычные ко всему. Он протягивает мне пачку, мы закуриваем.

— В сущности, это трудно назвать работой сознания, — говорит он, пуская колечки в потолок. — Гальванический эффект. Лягушка дрыгает ногой… Мы лишь заставляем кору отдавать свою информацию. А то, что при этом функционируют еще и какие-то интерфейсы, правила передачи этой информации, нельзя считать проявлением разума. Или, как принято писать в оккультной прессе, голосом души. Нет там никакой души…