только это не такая вещь, которую твоей маме необходимо знать для твоего же блага.

Амина пристально посмотрела ей в лицо.

– Я очень люблю всю свою семью. Но…

– Но что? – мягко подтолкнула ее Первин.

– Я бы хотела уехать и жить в другом месте, как вот вы сказали.

Первин спросила:

– Ты хочешь увидеть мир, который снаружи? То, что нарисовано на картинах на стенах?

Девочка низко склонила голову. И произнесла шепотом:

– Я не хочу тут жить из-за Мукри-сагиба.

Страх встал в груди у Первин холодной стеной.

– Почему? Он… он до тебя дотрагивался?

Амина покачала головой и не произнесла ни слова.

Первин обязана была разобраться.

– Он говорит с тобой грубо, угрожает?

– Со мной и с мамой он говорит просто ужасно. Только не передавайте ему, что я это сказала, а то будет только хуже. – Амина ускорила шаги, будто пожалев, что затеяла этот разговор.

Первин спустилась за нею вслед к подножию лестницы.

– Амина, а мама твоя так же мучается?

– Я не мучаюсь, просто желаю ему смерти. А амми слишком хорошая и слишком тихая. Она боится.

Это Первин уже знала – по тому, как Разия отреагировала на предложение поспорить с мистером Мукри касательно вакфа. Но, может, было в этом что-то еще – и это что-то удастся использовать против него.

– А что он такое сделал, что твоя мама его боится?

– Я сейчас не могу сказать. Это конфиденциально. А рядом Насрин и Ширин.

Амина выбежала в сад, раскинув руки, и в объятия ей тут же кинулись две младшие. Она обняла сестричек со смехом, как будто и не было ее краткого, но такого тревожного признания.

11. Концерт в саду

Бомбей, февраль 1921 года

Придав лицу невозмутимость, Первин последовала за Аминой и ее сестрами в каменный павильон: там на тонком ковре стояло несколько музыкальных инструментов. Первин села на каменную скамейку и стала наблюдать, как Амина занимает учительское место сбоку от двух младших. Амина играла уверенно и ловко, а вот у Насрин и Ширин руки пока были маловаты и не доставали до конца высоких деревянных грифов. Они просто дергали за струны.

Первин предалась своим мыслям. Пока она не получила от Разии и Сакины просьбы об отказе от махра. Судя по их объяснениям, это Мукри был заинтересован в том, чтобы изменить вакф и взять его под контроль. На основании этого, в принципе, можно лишить Мукри статуса распорядителя имуществом, но действовать нужно крайне осторожно, чтобы не ухудшить ненароком положение жен.

Девочки завершили диким дребезгом, Первин тут же зааплодировала.

– Вы прекрасно играете и поете. Мумтаз-бегум очень хорошо вас научила. А где она сама?

– Пошла поспать под миндальное дерево. – Ширин указала на купу деревьев.

Первин не видела Мумтаз, поэтому встала.

– Пойду ее поищу.

Не о чем вроде волноваться, но она волновалась. Быстро подошла к рощице фруктовых деревьев. Увидела чуть дальше что-то серое.

Мумтаз неподвижно лежала у каменной ступени на другом конце сада, возле мраморной джали.

У Первин сжалось сердце. Она позвала Амину, попросила принести из дома стакан воды. Насрин и Ширин запели следующую песню, совершенно беззаботно.

Первин быстрым шагом подошла к лежащей женщине, опустилась на корточки, тронула ее за плечо.

– Дорогая, у вас все в порядке?

Мумтаз застонала, медленно повернула голову.

– Прилегла отдохнуть. Но мне действительно нездоровится.

– Нужно вернуться в дом. – Первин облегченно выдохнула: по крайней мере, вдова может говорить. Увидев серое пятно, она успела подумать худшее.

– Нет, я должна заниматься музыкой с девочками. Я просто чуть-чуть передохнула.

Первин помогла Мумтаз сесть.

– Амина сейчас принесет вам воды, – сказала Первин. – Хотите чего-нибудь сладкого?

– Нет-нет, но, может, вы хотите? Вы почетная гостья. – Мумтаз поперхнулась. – Нужно вас угостить…

Первин от тревоги забыла о тонкостях этикета.

– Я уже напилась чаю и фалуды, больше ничего не надо. Мне кажется, вы недостаточно оправились для разговора. Можем вернуться к нему попозже.

Мумтаз вгляделась в нее из-под полуопущенных век.

– Я должна с вами поговорить, чтобы… все поправить.

Выбор слов показался странным. Первин спросила:

– Что вы знаете про ситуацию?

– Если я передам свои деньги в вакф, мне позволят остаться в этом бунгало.

– Кто вам это сказал?

– Сакина-бегум сказала, что если мы передадим свои деньги в вакф, то сможем жить в бунгало всю свою жизнь. – Мумтаз понизила голос. – Это неправда?

– Не совсем. – Первин помедлила. – Вы читали бумагу, которую мне прислал Мукри-сагиб, подписывали ее?

Веки Мумтаз дрогнули.

– Почему вы спрашиваете?

– Семь месяцев назад в договоре на махр вы поставили крестик. – Первин удержалась от упоминания о том, что так поступают люди, не знающие грамоты. – А на присланной мне бумаге ваше имя написано полностью.

– На махре я поставила крестик, потому что плохо пишу. А другую бумагу за меня подписала Сакина-бегум, чтобы выглядело красивее.

В суде принимали документы, подписанные крестиком, или с отпечатком пальца, но сейчас было не время это обсуждать. Судя по всему, мистер Мукри велел Сакине получить согласие Мумтаз. Но объяснила ли Сакина все подробности, поняла ли Мумтаз, от чего отказывается?

– Если вы оправились, я хотела бы поговорить о том, что написано в этой бумаге, – сказала Первин; как раз подошла Амина, присела перед Мумтаз на корточки и протянула ей жестяную кружку с водой.

– Спасибо тебе, сладкая моя Амина. – Эти слова Мумтаз произнесла со вздохом.

Амина пристроилась рядом. Потом сказала шепотом:

– Первин-хала и Мумтаз-хала, вам нужно знать…

– Амина, попрошу тебя сказать мне это потом, когда мы закончим разговор. Пойди послушай, как играют девочки. – Хотя Разия и позволила дочери присутствовать при консультации, Первин хотела обеспечить Мумтаз возможность говорить наедине. Когда Амина отошла, бросив на Первин досадливый взгляд, та продолжила: – В документе, который за вас подписала Сакина, сказано, что вы согласны пожертвовать свои музыкальные инструменты и пять тысяч рупий в семейный вакф, то есть в благотворительный фонд…

– У меня отнимут мои инструменты? Этого она не говорила! – От удивления рот Мумтаз открылся кружком.

– Не переживайте, – сказала Первин, стараясь говорить с ошарашенной молодой женщиной как можно более умиротворяюще. – Если любая из жен захочет отказаться от своего махра, она должна написать про это отдельное письмо. Вы пока этого не делали.

– Музыка успокаивала моего мужа. Он засыпал, только когда я ему играла. – Мумтаз прикрыла глаза, будто бы вызывая в памяти те ночи. – Мне ситары и вина так же дороги, как Амина, Насрин, Ширин и Джум-Джум своим матерям.

– Понятно, – кивнула Первин, радуясь, что решение удалось принять так быстро. – Я сделаю так, что