– Прежде чем потерять сознание, мне кажется, что я оказываюсь в тоннеле. Все вокруг темнеет, – поделилась Шерон.

Во время этого припадка она потеряла сознание на несколько минут. Ее подруга рассказала ей, что произошло. Шерон тяжело упала на пол и лежала абсолютно неподвижно с закрытыми глазами. Подруга пыталась привести ее в чувство, но не смогла. Шерон отвезли в больницу. Ей сделали те же тесты, что и в прошлый раз. Ее опять признали здоровой. Мать Шерон заехала за ней, чтобы отвезти ее домой, но в машине Шерон потеряла сознание в третий раз. Ее мать сразу же отвезла ее обратно в больницу, и на этот раз Шерон положили в палату.

Она провела там две недели. МРТ показала небольшую патологию: кисту в правой височной доле. По словам радиолога, она вряд ли была причиной припадков. Тем не менее после обнаружения кисты врачи провели еще ряд тестов. Множество анализов крови не показали ничего особенного. Шерон сделали люмбальную пункцию, чтобы проверить, нет ли в спинномозговой жидкости признаков инфекции или воспаления. Все было чисто. ЭЭГ показала небольшие нарушения в обеих височных долях. Это были не пики, характерные для эпилепсии, а кое-какие изменения, спорные по своей значимости. Результаты ЭЭГ, как и томограммы, не были ни однозначно плохими, ни однозначно хорошими.

В больнице, куда попала Шерон, не было невролога в штате. Он приходил только раз в неделю, и Шерон пришлось его ждать. Тем временем у нее ежедневно случались припадки. Перед каждым из них Шерон казалось, что она попадает в тоннель, затем она теряла сознание и падала. Это происходило везде: в постели, в ванной комнате.

К моменту встречи с неврологом у Шерон было уже двадцать припадков. Она рассказала ему о них все, а он изучил результаты тестов. После этого он сказал, что это скорее всего эпилепсия, и прописал противоэпилептический препарат. Она пробыла в палате еще несколько дней. Как только припадки стали реже, ее выписали.

Следующие пять лет были очень непредсказуемыми для Шерон. Поначалу препарат, казалось, работал. У нее были долгие периоды без припадков. Однако приступы в итоге вернулись, и Шерон назначили еще один препарат. Ей снова стало лучше, но опять ненадолго.

– Лекарства перестают действовать, – сказала мне Шерон. – Мое тело привыкает к ним, и они становятся неэффективными.

Однако такого обычно не происходит. Противоэпилептические препараты либо работают, либо нет.

Я посмотрела на список лекарств Шерон. Она принимала комбинацию из трех препаратов, а также пробовала три других. Ни один невролог не хочет, чтобы его пациент принимал более одного лекарства, но, когда припадки плохо поддаются лечению, это бывает необходимо. Больше препаратов – больше побочных эффектов. Так как Шерон принимала сразу три лекарства, она постоянно чувствовала усталость. У нее также начались проблемы с памятью. Если бы она планировала забеременеть, то существовал бы десятипроцентный риск того, что у ребенка будут проблемы с развитием. Однако припадки Шерон продолжались. Опасения по поводу ее безопасности повлияли на выбор лечения и привели к ряду последствий.

Опасения были оправданными. Дважды за пять лет Шерон попадала в реанимацию. Оба раза у нее был затянувшийся приступ, который невозможно было снять стандартным противоэпилептическим препаратом, используемым при оказании неотложной помощи. Припадок, который длится более пяти минут, называется эпилептическим статусом. Статус – это экстренная ситуация. Его несвоевременное устранение грозит повреждением мозга или смертью.

Когда Шерон привозили в больницу с такими затянувшимися припадками, ее вводили в искусственную кому. Ее обездвиживали, подключали к аппарату ИВЛ и вводили ей большие дозы противоэпилептических препаратов, пока состояние Шерон не приходило в норму.

Так как все усилия оказывались напрасными, Шерон направили в мою клинику, чтобы она услышала мнение специалиста по эпилепсии. Она хотела выяснить, существовали ли другие варианты лечения.

– Сейчас припадки такие же, как в самом начале? – спросила я, выслушав ее историю.

– Нет, они изменились.

– Они менялись дважды, как мне кажется, – сказала ее мать, и Шерон кивнула в знак согласия.

– Через какое-то время у меня начались настоящие припадки, – добавила Шерон. – По крайней мере мне так рассказывали. Я не знаю, что во время них происходит.

– Настоящие припадки?

– Раньше она просто неподвижно лежала на земле, а через два месяца у нее начались конвульсии, – сказала ее мать. – Когда она стала принимать второе лекарство, приступы снова изменились.

– Как именно?

– Раньше у нее было предчувствие припадка, но затем оно исчезло. Теперь она не знает, когда он случится. И конвульсии усилились.

– Тогда мне стало по-настоящему страшно. Благодаря предчувствию я могла сразу же сесть, как только все начиналось, поэтому я не падала. Но теперь я не могу обезопасить себя. Приступ может случиться во время того, как я иду, – добавила Шерон.

– Конвульсии очень сильные, – сказала ее мать. – Руки выворачиваются, а ноги дергаются. Если вы стоите рядом, то она может вас задеть. Однажды припадок был таким сильным, что нам пришлось втроем держать ее.

– Зачем ее держать? – спросила я.

– Нам приходится это делать. В противном случае она навредит себе. Как-то раз она пробила дыру в стене кухни.

– Боже. И как долго это обычно продолжается? – спросила я.

Родители Шерон сначала посмотрели друг на друга, а потом на нее.

– Не спрашивайте меня, – сказала Шерон.

Ее родители тоже не были уверены.

– Десять минут, – в итоге ответила ее мать.

Припадок длиной десять минут является исключительно продолжительным. Большинство из них заканчиваются через пару минут. Но даже пара минут может показаться вечностью, особенно близким людям, которые ничем не могут помочь.

– Вы уверены, что так долго? – спросила я. – Представьте, что я считала бы вслух во время припадка: один, два, три… Досчитала бы я до шестисот?

– Думаю, легко, – сказал ее отец. – А некоторые длятся еще дольше.

– Они немного другие. Как сложно дать правильный ответ… – добавила ее мать.

– Все в порядке. Не существует правильных и неправильных ответов. Я просто пытаюсь побольше узнать о припадках. Скажите, ее глаза обычно открыты или закрыты во время них?

– Мне кажется, закрыты, – сказала ее мать и на секунду задумалась. – Да, закрыты. Сначала они закатываются, а затем, после того как она падает, закрываются.

– Еще у меня все сильнее ухудшается память. Я могу поговорить с мамой, а уже через полчаса вообще забыть об этом.

– Так и есть, – согласилась ее мать. – Если я прошу ее сделать что-то, она не делает, а когда я напоминаю ей об этом, то она отрицает, что мы вообще это обсуждали. Однажды она поставила сковороду на плиту и забыла о ней. Я почувствовала запах гари. Не будь меня дома, неизвестно, чем бы все закончилось. Мне страшно оставлять ее одну.