Сбив масло, женщина начала варить на завтрак кашу, и Гибби наблюдал за ней голодными глазами. Когда вода в котле забурлила, как в жерле вулкана, хозяйка начала пригоршнями бросать туда овсяную муку из большой деревянной плошки и тут же стала помешивать булькающее варево, которое вскоре так загустело, что она уже не могла повернуть там ложку. Не успела она снять котёл с огня и опрокинуть его в ещё одну огромную миску, как за дверью раздались тяжёлые шаги мужчин, торопящихся на завтрак.

Последние несколько минут до Гибби доносился восхитительный, манящий запах горячей каши — увы, только запах! Теперь дошла очередь до глаз (к сожалению, внутрь ему так ничего и не попало). Распластавшись, он лежал на потолке и смотрел, как чудесные горячие комки один за другим исчезают в ненасытных мужских ртах. Все ели из одной миски, но перед тем, как отправить в рот очередную ложку каши, каждый обмакивал её в свою кружку молока, стоящую перед ним. В некотором отдалении от взрослых сидел мальчик. Видимо, хозяйка особо к нему благоволила, потому что наложила ему каши в отдельную плошку; хотя на самом деле возле большой миски вряд ли можно было разместить больше четырёх человек так, чтобы они не пихали друг друга локтями и каждому из них досталось поровну. Лицо сидящего внизу мальчика очень понравилось Гибби. Он выглядел серьёзным, даже печальным, но ясные карие глаза весело посверкивали из–под ресниц, а когда он улыбался (что происходило нечасто), то улыбался хорошо и искренне.

Когда завтрак закончился и остатки каши вместе с молоком изо всех чашек слили в одну общую крынку (наверное, на обед, подумал Гибби), маленькому бродяге вдруг стало пусто и одиноко. Он печально отполз от щели, зная, что впереди его ждёт только глоток воды из ручья. Наверное, можно было бы подойти к двери и постучать в надежде получить кусок лепёшки. Но теперь, увидев, что происходит внутри этого дома и чем заняты здешние люди (то есть, своими глазами увидев живых хозяев деревенской жизни), Гибби понял, что не имеет права ничего брать без спросу, и съеденный сыр стал тяжёлым камнем давить на его духовный желудок. Он совершил то, чего никогда не сделал бы раньше. С унылым видом провинившегося пса мальчуган пополз по потолку прочь. Он добрался до верхней полки в молочной, осторожно прополз по ней до дверцы в стене, быстро спустился по лестнице и через кошачий лаз вылез из амбара.

Во дворе никого не было, и он побрёл меж стогов, озираясь кругом в слабой надежде найти что–нибудь съестное. Завернув за угол, он обнаружил курятник, возле которого толпились куры и подросшие цыплята, окружив ту самую миску, в которую хозяйка слила кашу и молоко, оставшиеся от завтрака. Рядом с животными Гибби чувствовал себя свободно и знал, что всегда может разделить с ними трапезу, — хотя бы потому, что сами они друг с другом не церемонятся. Поэтому он тоже зачерпнул кашу из общей миски. В конце концов, почему бы вольной птахе иногда не покормиться рядом с респектабельными жителями курятника и насеста, пусть даже при этом ей дадут понять, как низменно её положение в обществе? Наевшись, Гибби поднялся, перебрался через невысокую ограду из наваленных друг на друга камней и вприпрыжку побежал к ручейку.

Ему пора было отправляться вверх по Дауру. Гибби пошёл вдоль по ручью, чтобы снова отыскать большую реку, и вскоре оказался на прекрасном лугу, где паслись несколько коров. Забора вокруг не было. От овсяного поля луг отделялся лишь невысоким насыпным валом, заросшим мхом, травой и цветами. Неподалёку сидел пастух, и даже издали Гибби узнал в нём того самого мальчика, чьё лицо так понравилось ему, когда он, подобно какому–нибудь седовласому богу, свешивающемуся с облаков, смотрел вниз сквозь потолочную щель. Мальчик читал книгу, время от времени поднимая глаза, чтобы посмотреть не зашла ли какая–нибудь корова, тёлка или бычок за пределы своего пастбища, покрытого жёсткой травой и клевером. Все животные были у него перед глазами, оборачиваться ему было незачем, и он не видел подошедшего сзади Гибби. Но стоило мальчику углубиться в книгу, как чёрная корова, обладавшая короткими и острыми рогами и, по–видимому, полная самых дурных намерений, резко повернулась, понеслась к полю, перепрыгнула через насыпь и в безумной алчности кинулась жевать сладкие посевы. Уже какое–то время она постепенно бочком подбиралась к полю и сейчас буйствовала среди овса с дикой поспешностью вора, знающего, что он крадёт чужое добро и сейчас ему попадёт.

Во время своих странствий Гибби уже успел понять, что по законам и обычаям деревенской жизни коровам не полагается пастись на пустом поле, где нет пастуха, — и пулей полетел вслед за чёрной мародёршей. В ту же самую секунду мальчик–пастух оторвал глаза от книги, увидел преступницу, вскочил на ноги и, подхватив свою увесистую дубинку, тоже понёсся к полю. Он побежал ещё и потому, что знал строптивый и злобный нрав этой самой коровы и видел, что Гибби всего–навсего ребёнок, да ещё и безоружный, и потому Рогатка (а назвали её так из–за дурной привычки чуть что пользоваться тем орудием, которым наделила её матушка–природа) непременно кинется на него с особой яростью. Рогатка была буйным, зловредным животным, и не приноси она так много отличного молока, её давным–давно откормили бы и отправили на бойню. Мальчик со всех ног бежал на выручку к Гибби, всё время крича ему, чтобы тот не подходил к корове близко, но наш малыш был слишком занят своим делом и, услышав, что пастух что–то кричит, подумал, что тот обращается к корове. Всем своим сердцем готовый ему услужить, Гибби бесстрашно подскочил к Рогатке и, поскольку в руках у него ничего не было, кинулся на неё сам, всем своим телом подталкивая её назад к насыпи.

Корова, поглощённая своим сладким беззаконием, не видела и не слышала его, пока не почувствовала мощный толчок в бок и трусливо попятилась назад. Но испугалась она только на мгновение. Повернувшись, она заметила своего господина, несущегося к ней с деревянным скипетром в руках, и тут же снова кинулась в овёс — то ли для того, чтобы урвать ещё хоть чуть–чуть, то ли инстинктивно желая удрать от него подальше — и только сейчас увидела то жалкое существо, которое так её напугало. С презрительным негодованием она угрожающе нагнула голову почти до самых копыт и уже готова была ринуться на Гибби, как вдруг большой камень ударил её по одному из рогов, а ещё через мгновение подскочил пастух и яростно заработал своей дубинкой, решительными ударами направляя упрямицу назад к лугу. Когда Рогатка перебралась через насыпь, Донал Грант величаво выпрямился с неосознанным видом победителя и восхищённо поглядел на Гибби.

— Ну, малыш, ты даёшь! — сказал он. — Настоящий мужчина, хоть по тебе этого и не скажешь! Как это ты кинулся прямо ей на рога? Она ведь сущая дьяволица!

Гибби стоял и улыбался.

— Если бы не моя дубинка, она бы тебя на рога поддела да на луну закинула.

Как тебя звать?

Гибби продолжал улыбаться.

— Ты откуда? Где твоя семья? Где ты живёшь? Да у тебя язык–то есть или нет, а, малыш?

Гибби звонко рассмеялся, глаза его засверкали и засияли. Пастух очень ему нравился, и с ним уже так долго никто не разговаривал!