– Мам, – тихим голосом говорит она, – это мои снимки. Я сделала их для школьного ежегодника. Снимать важные мероприятия, матчи и события входит в мои обязанности.

– А этот юноша – важное событие? – неприязненно спрашивает она.

– Портреты отдельных людей тоже приветствуются, – отвечает Кейт.

Ее мать коротко кивает.

– Я тобой разочарована. Тебе не кажется, что стоило бы озаботиться своими оценками, а не заниматься столь бесполезными вещами?

– Для стипендии внеклассная активность тоже важна, – вмешиваюсь я. – К тому же, Кейт нравится фотографировать. У нее настоящий талант и…

– Не думаю, что вы достаточно компетентны, чтобы позволять себе такие суждения. И кроме того, вы правда думаете, что Кейт нуждается в стипендии?! – Она долго сверлит меня взглядом, а затем снова обращается к дочери. – Подумай над моими словами и реши, готова ли ты ради пубертатных мальчишек и взбалмошных подружек лишить себя будущего. – Женщина снова морщится – этот жест она отточила до совершенства. – Видимо, в последнее время я была слишком снисходительна к тебе. Я полагала, что ты все поняла и будешь исправно двигаться к цели без постоянных наставлений и контроля. Увы, но, очевидно, ты не достигла необходимой зрелости для полной свободы. Мне снова придется взять тебя под жесткий контроль.

Я не верю своим ушам. Полной свободы?! А какая такая свобода была у Кейт? Я не знаю ни одной девочки ее возраста, за кем бы так пристально следили и для кого придумывали бы столько правил.

Кейт замечает, что я не собираюсь отмалчиваться. Она кладет руку мне на плечо, чтобы удержать от необдуманного комментария. За него в итоге все равно придется отдуваться ей.

– А что касается вас, – продолжает мать Кейт, – моей дочери ни к чему отвлекающие факторы. Если у вас нет никаких амбиций – это ваше личное дело. В той среде, где вы выросли, пожалуй, принято довольствоваться простым существованием. И, безусловно, медсестры, как ваша мать, тоже нужны. Но моя дочь достойна большего. Поэтому прошу избавить ее от вашего общества и ваших пагубных идей. И думаю, вам лучше уйти прямо сейчас. У Кейт еще много дел. – С этими словами она разворачивается и выходит из комнаты.

Я таращусь на дверь, раскрыв рот, и не могу понять, что это сейчас было.

– Мне… мне очень жаль, – шепчет Кейт, склонив голову. У нее горят щеки, голова вжалась в плечи.

Я обнимаю ее покрепче.

– Почему ты мне не говорила, что у тебя такая злобная мать и какое давление она на тебя оказывает?

Чувствую, как Кейт тяжело сглатывает. По ее прерывистому дыханию я понимаю, что она борется со слезами.

– Я боялась тебя отпугнуть. Такое было и не раз: стоит мне заикнуться, что мама мне все запрещает, от меня отворачиваются. Лучше быть тихоней-аутсайдером, чем ребенком, которому ничего нельзя. Только представь, что будет, если об этом все узнают.

Легко представить, как Мария со своими подружками высмеивает Кейт.

– Надеюсь, ты знаешь, что я всегда рядом. Если я чем-то могу помочь, только скажи.

Кейт высвобождается из моих объятий и смотрит мне в глаза.

– Я только хочу, чтобы мы и дальше оставались подругами.

Я улыбаюсь.

– Разумеется. То, что твоя мать – зверь, этого не изменит. Но теперь я чуть лучше тебя понимаю. Уму непостижимо, как она относится к тебе. Но почему? Ты же хорошо учишься.

– И не должна сбавлять обороты, – говорит Кейт. – По крайней мере, она этого хочет.

– Она ясно дала понять, что думает обо мне. Девочка, чья мать работает медсестрой… довольно унизительно.

– Прости… – снова извиняется Кейт. Я вижу, как ей стыдно за слова матери. – Медсестер, воспитателей в детских садах и прочих она считает рабочим классом.

– Людьми низшего сорта, – прибавляю я.

Я вновь обнимаю ее и уверяю, что между нами все по-прежнему. Она благодарно кивает и больше не может сдержать слезы. У меня в голове мелькает мысль, что я не могла бы жить так, как она.

Я бы боролась и всеми силами избегала контроля. Но, в конце концов, какой у тебя выбор, если собственная мать такая жестокая? Сбежать? Нелегко бросить семью, даже когда тебе с ней плохо.

В особенности для Кейт; она выросла в этой среде. Она не знает ничего другого. Даже несмотря на то, что страдает, девушка не станет бунтовать. Во всяком случае, не напрямую. Но в каком-то смысле она уже это делает. Она тайно пошла в бар и не перестанет дружить со мной. Меня веселит мысль, что я теперь для Кейт «плохая компания».

Глава 18

– Оборотни – особые существа, которые способны принимать обличье человека. Они рождаются животными и только на время оборачиваются людьми. Следовательно, это не люди, которые превращаются в животных, как часто ошибочно полагают. – Я поднимаю взгляд от планшета на Йору. Не знаю, понимает ли лис то, что я ему читаю, но выглядит он заинтересованным. Этого достаточно. Я продолжаю: – Принимая человеческий облик, они заимствуют речь и различные манеры поведения. Обладают высоким интеллектом и поэтому без проблем вливаются в общество. Кроме того, многие оборотни владеют различными формами магии, и некоторые даже весьма искусны. Зачастую они невероятно сильные и быстрые. У них чрезвычайно высокая способность к регенерации, вплоть до отращивания конечностей. Оборотни в форме лисиц встречаются исключительно в Азии, а именно в Китае или Японии. В этих странах ходят легенды в основном о женских духах-лисицах, они зачастую используют иллюзии и устраивают всяческие проделки.

Я вздыхаю и про себя дочитываю статью до конца, но ничего нового так и не узнаю. Тем временем Йору мирно дремлет под столом, свернувшись калачиком. Интересно, это у меня какой-то особенный сонливый вид кицунэ или мне просто нужно его расшевелить? Люди же выгуливают собак, играют с кошками, чтобы те не начали драть мебель. Но есть ли такая необходимость у оборотней? Должна ли я как-то развлекать Йору, чтобы он со скуки не начал гоняться за своими тремя хвостами? У меня никогда не было питомца, даже хомяка, так что опыта мне действительно недостает.

Я смотрю на Йору, который спокойно спит и, очевидно, вообще не замечает моих переживаний. Почему он ни разу не обращался при мне? Другим он показывается в облике кошки. И почему он ни разу не принимал человеческий облик? У него нет таких способностей или он просто еще слишком молод? А может, понимает, что тем самым напугает меня до ужаса? Меня до сих пор страшит одна только мысль