– Это здесь? Просто вбить в поисковик, да?

– Ага. Вышло?

– Вроде бы. Но мы, кажется, отвлеклись. – Он возвращает телефон на место и снова приковывает меня к себе взглядом.

– Правда? И на чём мы остановились?

– На том, что ты вытащила меня.

– Ах это. Какие пустя…

Договорить не получается. Он резко перехватывает мою руку, лежащую на столе.

– Прекрати. Ни к чему это всё дерьмо. Давай как есть. Начистоту.

– Да я вроде никогда тебе не врала.

– Да? Ты не говорила, что с кем-то встречаешься, когда вертела передо мной задницей.

Это настолько неожиданно, что я недоумённо моргаю. Он что, серьёзно? Господи, между нами куча незакрытых вопросов, а Серго решил начать с этого? Правда? И это «вертела задницей»… Откуда оно вообще?

– Ты не спрашивал.

– Разве это не подразумевается само собой?

– Нет, конечно. Может, мне напомнить, что ты тоже был женат?

– Это я, – заявляет Горозия. И от этого его дремучего шовинизма у меня начинает легонько дёргаться глаз.

– А это – я. Не вижу никакой разницы.

– Вот как? Значит, ты переспала с «тоже Сергеем» в отместку мне за вчерашнюю девку?

– Послушай…

– Так я же объяснил, что не мог иначе. Ты с ним спала? – пальцы Горозии сжимаются у меня на запястье сильнее, но вряд ли он это осознаёт. Послать бы его куда подальше. А я сижу, позволяя ему… хватать меня и обвинять. Просто потому, что не могу понять: он что… он меня ревнует? Не может быть. Или может? Господи… Я идиотка. Наверное, во мне нет никакой женской гордости. Потому что одно только это предположение приводит меня в такой дикий восторг, которого я, кажется, никогда прежде не испытывала.

– Я не думаю, что тебя это касается.

Намеренно не называю его по имени. Назвать его просто Сергеем не поворачивается язык. Он – Серго. И по паспорту, и по сути. Это наши его переименовали, а он какого-то лешего с этим согласился.

– Чёрта с два! Касается ещё как.

– Почему?

– Почему?

– Да, почему ты считаешь, что я должна перед тобой отчитываться обо всех, с кем я сплю?

– Чтобы я понял, наконец, какого чёрта происходит! И нахрена тебе это всё? Я тебе зачем, м-м-м, Женя? Ты мазохистка? Нимфоманка? Кто ты?

Я смеюсь. Мне и впрямь весело. Это, оказывается, много легче, чем я себе думала. Сказать – да, нет, Серго, я просто… ду-ра. И я произношу это слово вслух, но оно тонет в оглушительно громком:

– Мама-а-а!

Мои плечи каменеют, а глаза наверняка становятся круглыми, как блюдца. Я в ужасе оборачиваюсь к несущейся ко мне дочери. И снова возвращаюсь к Горозии. Именно поэтому я с точностью до миллисекунды улавливаю тот момент, когда до него начинает доходить. Как лёгкое любопытство в его глазах сменяется сначала настороженностью, потом жадным интересом, недоверием, сомнением, снова недоверием, обращённым ко мне вопросом, и, наконец, какой-то совершенно ненормальной, необузданной яростью…

Глава 15

Евгения

– Мама! – Нинуська плюхается мне на колени, хватает ломтик картошки и, отправив тот в рот, с восторгом тараторит: – А что ты тут делаешь? У тебя обед, да? А это твой помощник? Здрасти! А мы с танцев шли, и я Катю уговорила сюда зайти. Как знала, что тебя здесь встречу. Правда, круто? А так мы сюда не ходим, не думай. Здесь еда вредная. И вообще всё невкусно.

В любой другой ситуации я бы улыбнулась. Потому как последним замечанием Нинуська только выдала их с Катей секрет. Делаю себе мысленную пометку напомнить той о вреде регулярного поедания фаст-фуда, хотя и понимаю, что идея сюда заскочить явно принадлежит моей драгоценной наследнице. Пользуясь любовью няни, Нина здорово научилась ею манипулировать. Нужно с этим что-то решать, пока не поздно. Маленькая хитрюга!

– Да. Просто супер. А где она? – стараясь не смотреть на Горозию, вытягиваю шею.

– Катя? Да сейчас догонит. Я же, как тебя увидела, – побежала, а у Кати ноги болят.

Наконец я замечаю сутулую фигуру Катерины и с некоторым облегчением выдыхаю. Ну не станет же Горозия меня убивать, когда вокруг столько свидетелей? Хотя, может, смерть могла бы стать для меня лучшим выходом. Ведь то, что я испытываю сейчас, абсолютно невыносимо. Полыхающий взгляд Серго будто меня поджаривает. Я не могу найти себе места. Глаза бегают. В ушах шумит. Мне реально страшно… Как он поведёт себя? Не обидит ли? Меня. Нинуську… Не привлечёт ли к нам, не сдержавшись, внимание? В конце концов, я всё иначе планировала, и происходящее может поставить под удар эти планы.

Господи, он всё понял… С губ срывается странный мяукающий звук. Впиваюсь зубами в костяшку указательного пальца, чтобы не дать ему повториться. За что мне это всё? Почему в моей жизни всё так?

– Женя? А я-то думаю, куда это супостатка рванула! – жалуется Катя, подойдя к нашему столику.

– А что такое «супостатка»? Я могу повторять это слово? Мне не все слова позволено повторять, – наклонив голову к Горозии, доверительно сообщает Нинуська. – Как думаете, это справедливо?

– Нино! – одёргиваю дочь, прежде чем доходит, как Горозия может отреагировать на её имя. «Нино» на секунду повисает в воздухе и падает в топку гнева Горозии, подпитывая и без того не думающий затихать огонь. Языки пламени взмывают вверх. Я буквально кожей чувствую, как они меня лижут. Испепеляют… Одно удивляет: почему огонь не перекидывается дальше – на столики, стулья, стены и свисающие с потолка гирлянды искусственных цветов, которыми украшали залы.

– Я… Кхм… Не знаю. Наверное, зависит от того, какие это слова.

– А почему взрослые могут употреблять какие-то слова, а дети – нет? – расставляет сети моя несносная доченька. – Разве это не дискредитация по возрасту?

– Иисусе… – Я не знаю, к словам ли Нино относится этот отчаянный комментарий, или к ситуации в целом, просто Серго, наконец, заставляет меня посмотреть на него и то, что я вижу, лишь усугубляет мою агонию. – Сколько тебе лет, Нино? –