Шарлотта не собиралась скучать по Грейсону. У него была своя работа, а у нее своя. До открытия фонда нужно было еще сделать массу всего, и ей некогда было тосковать по нему. Кроме того, она должна была каждый день делать упражнения для беременных и правильно питаться. Она еще никогда в жизни не ела столько полезной еды, сколько в эти месяцы.

К ее удивлению, письма и эсэмэски от Грейсона приходили регулярно. Шарлотта знала, что это не просто, когда ты находишься в экспедиции, тем более на

Галапагосе. Она ценила его усилия поддерживать связь и с радостью читала его письма и смотрела забавные фотографии, которые он отправлял ей по электронной почте. Ей было приятно узнать, что у отца ее ребенка прекрасное чувство юмора.

Четырнадцатый день с момента отъезда Грейсона был особенно тяжелым для Шарлотты. Ощущение абсолютного одиночества, нараставшее с каждым днем, сегодня стало совершенно невыносимым. Ничто не помогало ее выбросить Грейсона из головы и вернуться к работе. Он не писал уже три дня. Конечно, умом она понимала, что связь на Галапагосе совершенно отвратительная и ей не о чем беспокоиться, но ничего не могла с собой поделать.

При одной мысли о том, что с Греем случилась беда, у нее начинался приступ паники.

Прошло еще два дня, а Грейсон так и не написал ни слова, а потом еще два. Шарлотта сидела за столом и смотрела на карточку с контактом на случай экстренной ситуации. Раньше там всегда был написан номер Авроры, и сейчас нужно было вписать новый. Так как Грейсон пропадал на Галапагосе, она вписала туда не его телефон, а Оливии. Ей нужен был человек, который навсегда останется рядом и в случае, если с ней что-то произойдет, сможет решить все вопросы и позаботиться о ее ребенке. Оливия, несмотря на свое ледяное отношение к Шарлотте, производила впечатление как раз такого человека. И еще ей, наверное, следует переписать завещание. Или слишком рано думать об этом? Этот ребенок даже не родился. Может, стоит оставить деньги «Фонду Гринстоун»? Или Грейсону? Или сделать для ребенка трастовый фонд, которым до его совершеннолетия будет управлять Грейсон?

Аврора наверняка знала бы, что нужно делать. Ей бы не было так страшно. Она всегда повторяла: «Не бойся жить, Шарлотта!» Жить, а не существовать, опасливо пробираясь тропками судьбы, принимать решения, наслаждаться каждой минутой, не беспокоиться впустую.

В конце концов, она договорилась о встрече со своим адвокатом на завтрашнее утро и заварила себе какао, надеясь, что оно поможет ей выспаться лучше, чем вчера.

Возможно, именно из-за того, что Шарлотта была слишком рассеяна или наоборот слишком сосредоточена на своих мыслях, она не увидела, что другой водитель не обратил внимания на красный сигнал светофора и выехал ей навстречу.

Потом она сидела в дымящейся разбитой машине с рулем, почему-то врезающимся в ее солнечное сплетение, и смятой, выгнувшейся вовнутрь дверцей. Дыхание давалось через боль. Шарлотта где-то читала о том, что если сломанные ребра прорвут легкие, то они наполнятся кровью. Но крови пока было немного, если не считать той, которая стекала с ее лба. Наверное, порезалась, когда разлеталось вдребезги лобовое стекло.

Ее голова ужасно болела, но она все еще могла пошевелить ею, а это уже неплохо, да? И руками тоже. Правда, это никак не могло помочь ей, зажатой рулем и дверью, выбраться из машины. Но наверняка помощь уже едет. Нужно только немного потерпеть.

У нее было достаточно времени, чтобы вспомнить уроки географии и понять, что Галапагос находится очень и очень далеко, мысленно извиниться перед Грейсоном за то, во что она его втянула, сочинить длинную умиротворяющую мантру, избавляющую от страха и боли, но в ее сознании билась лишь одна мысль: «Мой ребенок!»

* * *

Шарлотта очнулась в бесцветной больничной палате. Это было хорошо. Это означало, что она еще задержится на этом свете. А еще — что она может дышать без помощи сложных медицинских приспособлений, трубок и масок, а значит, не так уж все и плохо. Она попробовала пошевелить пальцами рук, потом ног и радостно вздохнула, осознав, что ее тело все еще слушается приказов мозга.

Ребенок!

Шарлотта испуганно огляделась и увидела женщину, сидящую у ее кровати. Ее лицо показалось ей знакомым. Доктор. И мать Грейсона.

— Здравствуй, Шарлотта, я рада, что ты очнулась.

Голос Оливии идеально подходил для врача: успокаивающий и одновременно строгий.

— Спасибо.

— Ты понимаешь, где находишься?

— Да.

— Ты знаешь, кто ты?

— Да. Как мой ребенок? — с замирающим сердцем спросила она.

— Было немного более сильное кровотечение, чем нам бы хотелось. После УЗИ мы узнаем больше. И у тебя травма грудной клетки. Сломаны несколько ребер, и тебе очень повезло, что не произошло смещение и не пострадали легкие.

Но сейчас ребра интересовали Шарлотту в последнюю очередь. Фраза «После УЗИ мы узнаем больше» до сих пор звучала в ее ушах.

— Я могу потерять ребенка?

— Сейчас сложно сказать, — мягко ответила Оливия, видя, как она напугана.

— Вы мой врач?

— Нет, но я видела результаты твоих анализов. Шарлотта, я здесь, потому что номер моего телефона был у тебя как контакт на случай экстренной ситуации.

— Простите. Я просто не знала, чей еще номер там написать, а Грейсон оставил мне ваш телефон на холодильнике… — Не самое убедительное объяснение, но это лучше, чем признаться, что у нее никого нет. — Моя крестная умерла несколько месяцев назад, а больше семьи у меня нет. Никого больше не осталось.

Оливия молча смотрела на нее. Через несколько мгновений она продолжила, аккуратно сменив тему:

— Я позволила себе заглянуть в твой кошелек, чтобы узнать номер твоего страхового полиса. Тебя скоро переведут в другое крыло. Там более комфортабельные палаты, тебе там будет удобнее. Врачей очень волнует состояние твоей грудной клетки, и они не знают, сколько тебе придется оставаться в больнице. Обезболивание будет проблематичным из-за ребенка…

— Я могу справиться с болью.

Оливия слабо улыбнулась:

— Ты ее еще не почувствовала.

— Нет? — То есть тяжесть и тупая боль в груди и за боль не считается? — Ох…

— Шарлотта, я в последние дни не могла связаться с Грейсоном.

— Это меня не удивляет, — вздохнула она, чувствуя, как к ее глазам подступают слезы. — Последнюю неделю он был вне зоны доступа.

— Я оставляла ему сообщения, но они до него не доходят.

— Но, Оливия… Думаю, не стоит его беспокоить. Он ведь все равно ничем не сможет мне помочь.

— Он может быть рядом с тобой. — В голосе Оливии зазвучал лед.

— Но… У нас с Грейсоном не совсем те отношения.

Оливия с неодобрением покачала головой: