— Благодарю вас, мадам, благодарю.

И ушел.

— Иди сюда и обсохни, дорогая, — сказала мама. — Нам повезло. У меня никогда раньше не было шелкового зонта. Я не могла себе его позволить.

— Почему ты была такая вредная сначала? — спросила я.

— Хотела убедиться, что он не мошенник, — ответила она. — И убедилась. Это джентльмен. Было приятно помочь ему.

— Да, мама, — сказала я.

— Настоящий джентльмен, — продолжала она. — И обеспеченный, иначе у него не было бы шелкового зонта. Не удивлюсь, если он окажется титулованной особой. Каким-нибудь сэром Гарри Голдсуорси.

— Вот он, — сказала я. — Смотри.

— Где?

— Вон там. Переходит улицу. Боже мой, мама, как же он торопится.

Мы видели, как старичок шныряет между автомобилей. Перейдя улицу, он повернул налево и пошел очень быстро.

— Непохоже, чтобы он очень устал, правда, мама?

Мама не отвечала.

— И непохоже, чтобы он пытался поймать такси, — сказала я.

Мама, застыв, глядела через улицу на старичка. Мы хорошо видели его. Он ужасно торопился. Бежал по тротуару, обгоняя прохожих и размахивая руками, как марширующий солдат.

— Он что-то замышляет, — сказала мама с застывшим лицом.

— А что?

— Не знаю, — отрезала мама. — Но хочу узнать. Идем.

Она взяла меня за руку, и мы перешли улицу. Потом свернули налево.

— Видишь его? — спросила мама.

— Да, вон он. Поворачивает направо в конце улицы.

Мы дошли до угла и тоже повернули направо. Старичок был метрах в двадцати от нас. Он удирал, как кролик, и нам приходилось нагонять его. Теперь дождь полил сильнее, и я видела, как вода капает с полей его шляпы на плечи. А нам было сухо и уютно, ведь у нас был чудесный большой шелковый зонт.

— Что он задумал? — сказала мама.

— А вдруг он обернется и увидит нас? — спросила я.

— Ну и пусть, — сказала мама. — Он нам солгал. Сказал, что слишком устал, чтобы идти пешком, а сам почти загнал нас! Бесстыжий врун! Обманщик!

— Хочешь сказать, он не титулованный джентльмен? — сказала я.

— Помолчи, — сказала она!

На следующем перекрестке старичок снова свернул направо.

Потом налево. И опять направо.

— Теперь меня не проведешь, — сказала мама.

— Он исчез! — закричала я. — Куда он делся?

— Зашел в ту дверь! — сказала мама. — Я видела! В тот дом! Боже, это же бар!

Это был бар. На фасаде большими буквами было написано „Красный лев“.

— Ты же не пойдешь туда, мама?

— Нет, — сказала она. — Мы посмотрим с улицы.

У бара была большая витрина, и, несмотря на то, что стекла слегка запотели, сквозь них, если близко подойти, все было хорошо видно.

Прижавшись друг к другу, мы стояли у окна. Я вцепилась в мамину руку. Крупные капли дождя громко барабанили по нашему зонту.

— Вот он, — сказала я. — Вон там.

В баре, куда мы заглядывали, было много народа и сигаретного дыма. Наш старичок, уже без шляпы и пальто, пробирался сквозь толпу к стойке, а добравшись до нее, заговорил с барменом. Я видела, как шевелились его губы, когда он делал заказ. Бармен на несколько секунд отвернулся, а когда повернулся вновь, то держал небольшой стакан, до краев наполненный светло-коричневой жидкостью. Старичок положил на стойку фунтовую банкноту.

— Это мой фунт! — прошипела мама. — Ты только посмотри, какой наглец!

— А что в стакане? — спросила я.

— Виски, — ответила мама. — Чистый виски. Бармен не дал ему никакой сдачи.

— Это, наверное, тройной виски, — сказала мама.

— Что значит тройной? — спросила я.

— Три обычных порции, — ответила она.

Старичок взял стакан и поднес к губам. Слегка наклонил его. Потом наклонил сильнее… сильнее… еще сильнее… и вскоре весь виски одним глотком исчез у него в горле.

— Смешно! — сказала мама. — Представь, заплатить фунт и выпить все одним махом!

— Он заплатил больше фунта, — возразила я. — Он ведь отдал шелковый зонт за двадцать фунтов.

— Верно, — сказала мама. — У него, наверное, не все дома.

Старичок стоял у стойки бара с пустым стаканом в руке. Теперь он улыбался, и от удовольствия его круглое розовое лицо светилось каким-то золотистым сиянием. Я заметила, как он лизнул белые усы, будто ловя последнюю каплю драгоценного напитка.

Потом он отвернулся от стойки и стал медленно пробираться сквозь толпу туда, где висели его шляпа и пальто. Он надел шляпу. Надел пальто. Затем, очень спокойно и небрежно, так, что вряд ли можно было что-то заподозрить, снял с вешалки один из многочисленных мокрых зонтов и вышел.

— Ты видела? — взвизгнула мама. — Видела, что он сделал?

— Тс-с-с! — прошептала я! — Он идет!

Мы пониже опустили зонт так, чтобы можно было только выглядывать из-под него.

Он вышел. Ни разу не поглядел в нашу сторону. Раскрыл над головой свой новый зонт и заспешил вниз по улице, туда, откуда пришел.

— Вот он в какие игры играет! — сказала мама.

— Чистая работа! — сказала я. — Здорово!

Мы проследовали за ним назад до той улицы, где впервые встретили его, и увидели, как он преспокойно обменивает свой новый зонт на очередной фунт. На этот раз он менялся с худощавым парнем, у которого вообще не было ни шляпы, ни пальто. Как только сделка состоялась, наш старичок побежал вниз по улице и затерялся в толпе. Но теперь он побежал в другую сторону.

— Смотри, какой хитрый! — сказала мама. — Никогда не заходит в один и тот же бар дважды!

— Так он может продолжать весь вечер, — сказала я.

— Да, — ответила мама, — конечно. Но, держу пари, он, как сумасшедший, молится на дождливые дни.

У меня была новая машина. Потрясающая игрушка, „БМВ-3.3“, большая, с удлиненным кузовом и с инжектором. Она легко разгонялась до 129 миль в час. Корпус — светло-голубой, сиденья — синие, обтянуты кожей, настоящей мягкой кожей прекрасной выделки. Стекла и верхний люк — с кнопочным управлением. Радиоантенна выдвигалась, когда я включал радио, и автоматически складывалась, когда я выключал его. Мощный двигатель ворчал и неторопливо рычал на низких скоростях, но при шестидесяти милях в час рычание прекращалось, и мотор начинал мурлыкать от удовольствия.

Я ехал в Лондон один. Был прекрасный июньский денек. В полях косили сено, по обеим сторонам дороги росли лютики. Шуршали шины, я ехал со скоростью семьдесят миль в час, удобно откинувшись на сиденье, легонько придерживая пальцами руль. Впереди, на дороге, показался голосующий человек. Я притормозил рядом. Я всегда брал попутчиков. Я по собственному опыту знал, каково это — стоять на обочине загородного шоссе и смотреть на мчащиеся мимо машины. И я терпеть не мог водителей, которые делали вид, что не замечают, меня, особенно водителей больших машин, где много места оставалось незанятым, Роскошные авто редко останавливаются. Подвозят обычно маленькие машины, старые и обшарпанные, которые уже битком набиты детьми, а водитель говорит: думаю, еще одного мы как-нибудь втиснем.