– Самое главное, чтобы не погибали люди. Я не знаю, что еще можно для этого сделать, раз даже вы…

– Мы не могли остановить то, что было на площади.

Он снова усмехается и, наклонив голову, сбрасывает ее руку.

– В этом и проблема, детка. Этого уже никто не остановит. Я чувствую.

Я тоже. Но если я даже просто кивну сейчас, это подтвердит неприятный вердикт. Неприятный для всех. И вместо того, чтобы кивнуть, я пялюсь на горшок с цветком на подоконнике. Надеясь, что Элмайра придумает еще что-нибудь, чтобы разрядить обстановку… но ей не приходится.

Раздается короткий и глухой стук в дверь, и я настораживаюсь. Так стучат далеко не все. Только люди, которые уверены, что двери сами распахнутся навстречу. Поэтому я совсем не удивляюсь, когда слышу знакомый бархатистый, обволакивающий бас:

– Мальчик мой, как ты? О… С утра наслаждаешься чудным женским обществом? Правильная мысль, лучшее лекарство, когда ты молод.

В проеме стоит Морган Бэрроу, мэр города. Под мышкой он держит маленькую корзинку зеленого винограда. Взгляд чуть более темных, чем виноградные ягоды, глаз окидывает нас троих, затем его свободная рука слегка откидывается, точно он собирается нас обнять. Впрочем, это формальность: почти сразу рука опускается, и мэр деловито идет навстречу. Ботинки, стоящие больше, чем все, что надето на мне, сияют чистотой.

– Дамы… я ослеплен.

Корзинка занимает место рядом с нашим блюдом яблок и апельсинов. Мэр встает рядом со мной.

Когда-то я с трудом запомнила его имя, теперь же оно отскакивает от зубов. Морган Бэрроу. Бессменный глава Города вот уже семьдесят лет.

Говорят, на Земле нет и не было таких «долгоиграющих» политиков: там и в целом-то умирают раньше, но здесь… о, здесь много живучих тварей, так почему бы среди них не быть хотя бы одному нормальному человеку?

Я помню его столько же, сколько и Художника, даже дольше. Не удивлюсь, если он разменял сотню, ухитрившись весьма хорошо сохраниться: волосы все еще густые и темные, на его лбу не так много морщин, а его осанке наверняка завидуют военные, которым он вручает госнаграды. Он немного похож на медведя гризли, с этими крупными плечами и руками, внушительной челюстью и тяжелым ярким взглядом. Если бы его худое лицо самую малость не напоминало обтянутый кожей череп, я бы сказала, что Бэрроу по-своему красив. Впрочем… в каком-то смысле он и вправду привлекательный.

Раньше я часто задумывалась, почему его вечная молодость никого не удивляет. Однако стоило немного поработать на благо нашего режима, и я сразу все поняла. Куда больше всех волнует, что будет, если он отбросит копыта. Это беспокоит и меня.

Он выкладывается на все сто. Поддерживает Юг, дополнительно финансирует гарнизоны и Научную Академию, где проводит огромное количество времени. Координирует деятельность партий, вовремя примиряя их. Как в сказках. Было у короля два сына: старший умный, ну а младший…

…свободный.

Почти всех подчиненных он знает в лицо и по именам, уделяет внимание даже самым их незначительным проблемам. Помнит, когда день рождения у Кики, присылает шефу мазь из барсучьего жира для больной ноги. Общий городской папочка. В него верят не меньше, чем в Господа Бога: даже там, где нет церквей, есть бюстики в лавровых и гвоздичных венках.

– Как себя чувствуешь, дорогой Джейсон?

– Отлично.

«Свободный» с трудом скрывает раздражение. А еще его бесит, что его имя не сократили, как он привык. Мэр никогда его не сокращает.

– Э-м-м. – Бэрроу, несколько обескураженный резким тоном, примирительно пожимает плечами. – Рад. Я, конечно, понимаю, что в политике, на ваш молодой взгляд, хороши любые средства, но Глински не стоило делать подобных вещей.

…Старший умный да сильный, а младшему…

– …В конце концов, это противозаконно.

…всегда достается.

Его слова звучат заунывно. Я кошусь на «свободного», устало закрывшего глаза.

– Так вышло. Не вижу смысла это обсуждать, Морган.

Как будто мэр не знает, что закон в Городе – условное понятие. Что глава правящей партии, видимо, считающий себя его воплощением и гарантом, разгуливает с пистолетом, винтовкой и отрядом солдат.

– Ван Глински вряд ли имеет отношение к случившемуся. – Тон Элмайры, пожалуй, на несколько градусов холоднее, чем можно себе позволить при беседе с мэром. – Это мы подвели партию Свободы, не придя на помощь в нужный момент.

– Я тоже не совсем уверен…

Гамильтон произносит это, снова открыв глаза. Он еще более помрачнел, и ему явно не хочется углубляться в тему. Мэр кивает, но тут же сокрушенно качает головой. Я не удивилась бы, если бы он захотел потрепать раненого политика по макушке. Бэрроу заговаривает снова:

– Мальчик мой, я понимаю. Но подумай. Я уважаю Вана за все, что он делает, мы прошли огонь, воду и медные трубы, но я не могу не видеть, что он… стал агрессивнее в последнее время. Он сдает, точнее, больше даже боится сдать. Не удивлюсь, если…

…Ведь старший сын все хотел получить корону отца…

– А вы откуда знаете? – С губ Элмайры не сходит вежливая улыбка. – Свечку держали?

Я толкаю ее в бок. Можно подумать, она понимает, каково лавировать между двумя людьми, в которых веришь. Можно подумать, это легко – не дать им друг друга уничтожить. Выбирать выражения, чтобы не стало хуже. Можно подумать…

…Король любил обоих своих сыновей, и дал он им по стреле, а…

– Я – прости меня, Джейсон, – его понимаю. Он старался для нас много лет, изо всех сил, но его методы…

А третья стрела досталась лягушке…

– Я бы не спешила. – Элмайра неприятно щурит глаза. – Мистер Глински вчера сражался бок о бок с нами. По-настоящему. За людей, которые выкрикивали не его лозунги.

Мэр моргает, переваривая ее слова, и грустно улыбается:

– Вы так молоды… Это поразительно и восхитительно. У Вана не так много сторонников, при всей его политической значимости в Городе. – Бэрроу, спохватившись, хлопает себя по лбу. – Ладно, довольно вопросов веры. В конце концов… – он вдруг лукаво подмигивает, – вы тоже нечисты на руку, дети мои. Зачем было устраивать митинг сейчас? Можно же было подождать Четвертого июля, Первого мая, да хотя бы Дня города, когда меры безопасности ужесточены! Сами знаете, что творится на улицах, особенно под вечер. А ведь поволокли людей, как гамельнский крысолов![4] А-я-я-й…