По холлу Центрального Пироговского госпиталя мы прошли почти беспрепятственно, лишь немного поругавшись с девушкой из регистратуры. У лифта нас тоже никто не задержал: то ли охранника впечатлило небольшое красное удостоверение Элм, то ли ее виднеющийся из-под бронекорсета бюст, то ли парень с именем Павел на бейджике тоже не выспался и пока не слишком хорошо соображает. Так или иначе, мы на месте. Явно не на том, где я хотела бы сейчас оказаться.

Двенадцатый этаж, отделение травматологии. В палате царит такая тишина, точно мы зависли где-то в безвоздушном пространстве. Даже электронные часы не издают ни звука. Я наблюдаю, как по зеленоватому ковру ползет солнечный луч, и борюсь с желанием задремать. Наконец, косясь на больничную кровать, я сердито предлагаю:

– Надо просто его разбудить.

– Не надо. – Элм, стоящая у открытого окна, оборачивается и подходит. Она задерживается взглядом на койке, где Джейсон Гамильтон, мне на зависть, видит десятый сон. – Пусть отдохнет. Он такой красивый…

Она мечтательно жмурится. Я снисходительно фыркаю:

– У тебя давно не было секса?

– Просто… у него лицо такое… Даже Глински бы умилился. Знаешь, я при первой встрече думала: ну почти ангел, только не мертвый! Это не та красота, которую можно хотеть, это…

Я кошусь на Гамильтона. Он растрепан, бледноват, но, по крайней мере, не пускает слюни на подушку. Действительно, милое зрелище. А вот последнее замечание Элм – бред.

– Глински умилится, только когда размозжит бедняге череп и сделает из него подставку для своей бритвы.

– А, стакан наполовину пуст?

– Какой стакан, подруга?

Она не отвечает. И я снова смотрю на человека, лежащего передо мной. Эти светлые вихры совсем не вяжутся со смуглой обветренной кожей и решительным подбородком. И взгляд, улыбка, движения… Элмайра права, он не похож на других политиков. Даже когда надевает очки – резким нервным движением, будто прячет лицо за маской. Зато сейчас… сейчас за маску можно заглянуть.

– Эй, что ты делаешь?

Я протягиваю руку к небольшому столику рядом с кроватью. Беру очки в тонкой оправе и подношу их к лицу.

– Давно хотела проверить. Так и думала. Нулевки!

– Да ну? – Элм тут же отбирает их у меня. – То-то я думаю… Он ведь их никогда не носил. Выбивает десять из десяти, и…

– У всей команды Вана когда-то было большое искушение побить очкарика. У меня не меньшее – объяснить, что это плохая идея. – Гамильтон открывает глаза, приподнимается и быстро выхватывает у подруги очки. Некоторое время он с сожалением смотрит на них и вдруг ломает. Одним резким движением. Почему-то меня передергивает, когда половинки падают на стол.

– Ты права, больше так нельзя. Что ж, доброе утро, Элмайра и… Эшри?

С трудом выучил, как меня зовут, – просто из вежливости. Долбаный джентльмен. Я сдержанно киваю, скрещивая руки на груди. Зато Элм улыбается, присаживаясь на край больничной кровати:

– Доброе утро. Как самочувствие?

– Нормально. – Он морщится и потирает плечо. – Обошлись даже без швов.

– Хочешь, мы тебе принесем завтрак в постель? Или кофе?

Кудах-кудах. Кудах-кудах. Это все, что я слышу в ее речи, и непроизвольно морщусь.

– Элмайра. Прекрати.

Голос «свободного» тоже звучит довольно резко. Вполне вероятно, что он именно из тех парней, которых бесит забота. Слишком крут для подобных соплей. Хм, мне это даже близко. Я так же вела себя с Джоном и буду вести с любым, кто покусится на мою… броню?

Впрочем, в отличие от меня Гамильтон почти сразу смягчает тон, видимо, почувствовав укол совести:

– Спасибо, но я не собираюсь тут лежать. Надо восстанавливать штаб, он ведь у нас один. И других дел полно.

– А кто восстановит литр крови, который ты потерял?

– Элмайра!

Кудах…

– Да молчу-молчу…

Какое-то время он собирается с силами, а потом уточняет:

– Как я сюда попал? В отключке мне мерещился Ван Глински. Я списал все на кошмары.

– Почитаешь сегодняшнюю газету – узнаешь.

– О чем?

– Там много интересного… – На ее лице появляется ехидная улыбочка. – Про нашу вчерашнюю ночь.

– Что? – Это мы с Гамильтоном произносим почти хором.

Элм все-таки мастер двусмысленных фраз. И она их просто обожает.

– Джей, включи голову! – Моя подруга, уже не улыбаясь, поправляет ему одеяло. – Мы оставили тебя с Глински и его оравой, вероятно, он дотащил тебя сюда. Собственно, это все. Мы, честно говоря, тебя вчера бросили. Весь Город на ушах.

– Этот?.. Тащил меня в госпиталь? – «Свободный» опять приподнимается на локте. – Вот черт. Это же… а хотя, какая разница…

Он опускает голову и хмурится. Вид у него такой, будто он услышал самую плохую новость в своей жизни. Впрочем, новость серьезно претендует на то, чтобы быть самой плохой, по крайней мере, за неделю.

– Что значит – какая разница? – участливо уточняет Элм. – Если он не добил тебя, это может быть добрым…

– Посмотрите в окно. На площадь, – перебивает «свободный».

Что-то в его тоне мне совсем не нравится. Мы подходим и смотрим на улицу: даже отсюда, с высоты, видно, что площадь перекрыта, а кое-где мелькают переливающиеся на солнце каски рабочих, пытающихся отмыть стену. Элм щурится, явно ничего не видя с такого расстояния, но я-то отчетливо различаю изображение – черную птицу в белом прямоугольнике.

О черт.

Эмблема партии Свободы. На стене, возле которой об этой свободе орали в сотню глоток.

– Что?! – Я оборачиваюсь так резко, что задеваю горшок с каким-то чахлым цветком. – Так это… все-таки был ваш митинг? Но зачем тогда весь этот цирк? Вам так хотелось красиво нас спасти?

Джей Гамильтон смотрит в потолок. Вряд ли мое подозрение его удивило.

– Кто-то нарисовал моего буревестника уже после того, как все ушли. Глински, наверное, думает, что это мои люди. Поглумились над трупами и над всем произошедшим.

Элм решительно подходит к койке.

– Ван не совсем идиот.

– Я в этом не уверена. – Игнорируя ее убийственный взгляд, я тоже возвращаюсь к лидеру «свободных» и сажусь на стул. – А вообще, какая разница, что там подумает Ван Глински?

– Никакой. – Гамильтон качает головой. – Он подставил меня, я – его. Пусть так.

Представляю, как бесится Глински… для него эта черно-белая эмблема как бельмо на глазу, а учитывая, в каком свете показали себя его военные, настроение у политика наверняка в сто раз хуже, чем обычно. Элмайра пытается приободрить Гамильтона:

– Версия выглядит слабовато. Да, в конце концов, ты спас нас от дроидов – и уж об этом он не забудет.